Мальчик протолкался сквозь толпу и стал внимательно слушать историю замка. Рот мальчика был слегка приоткрыт, а отец стоял в стороне, глядя на сына.
Гид повернулся к следующему изображению на мольберте. На старой черно-белой фотографии замок накренился, как будто здание могло вот-вот рухнуть. Туристы и дети, которые никогда не видели этот снимок, внимательно разглядывали его.
— Когда этот великолепный замок начал разрушаться, все вспомнили проклятие Тады Касуке! — Гид драматически расширил глаза, прикрытые тяжелыми веками.
Взрослые кивали в знак понимания. Не было человека в Нагано, который не слышал о главе клана Мацумото в XVII веке, восставшем против несправедливых налогов и казненном вместе с двадцатью семью соратниками, включая двух его сыновей.
— Что такое проклятие? — спросил Коичи.
Ноа нахмурился, потому что ребенку неоднократно напоминали, что он не должен задавать вопросы, когда захочет.
— Проклятие? — сказал гид, а затем помолчал для драматического эффекта. — Проклятие — ужасная, ужасная вещь. Тада Касуке был подвергнут несправедливому преследованию, когда он просто пытался спасти хороших людей Нагано от эксплуатации теми, кто жил в этом замке! Тада Касуке произнес проклятие против жадного клана Мицуно! — Гид увлекся собственной речью.
Коичи хотел задать другой вопрос, но его сестры-близнецы, которые стояли теперь рядом с ним, ущипнули его. Контроль за мальчиком был семейным делом.
— Почти через двести лет после смерти Тады Касуке правящий клан перепробовал все, что в их силах, чтобы успокоить дух мученика и снять проклятие. Должно быть, это сработало, потому что конструкция снова стоит прямо! — Гид поднял обе руки резко вверх и указал на здание за ним.
Толпа рассмеялась. Коичи уставился на изображение замка на мольберте.
— Как? Как же снять проклятие? — спросил Коичи.
Его сестра Уме наступила ему на ногу, но Коичи было все равно.
— Чтобы успокоить духов, правящий клан объявил Тада Касуке мучеником и дал ему новое имя в загробной жизни. В конечном счете главное — чтобы правда оказалась признана!
Коичи снова открыл рот, но на этот раз Ноа подошел, осторожно поднял сына на руки и отнес его к Ризе, которая сидела с матерью на скамейке. Люди в толпе заулыбались.
— Папа, это было так интересно, да?
— Конечно, — ответил Ноа.
Удерживая мальчика на руках, он всегда вспоминал Мосасу, который легко засыпал в его объятиях, укладывая круглую голову на плечо Ноа.
— Могу я проклясть кого-нибудь? — спросил Коичи.
— На кого ты хочешь наложить проклятие?
— На Умеко. Она специально наступила мне на ногу.
— Это не очень приятно, но не оправдывает проклятие, дорогой.
— Но я могу отменить проклятие, если захочу.
— О, это не так легко сделать, Коичи-тян. И что бы ты сделал, если бы кто-то проклял тебя?
Эта мысль поразила Коичи.
6
Йокогама, июль 1974 года
Харуки Тотояма женился на Аяме, швее из мастерской, потому что так захотела его мать. Это было мудрым решением. Когда его матери диагностировали рак желудка и она больше не могла управлять мастерской и заботиться о Дайсукэ, Аяме точно знала, что делать. В течение двух лет Аяме умело вела бизнес, ухаживала за свекровью и заботилась о Дайсукэ. Когда Тотояма-сан умерла после долгих страданий, Харуки спросил свою измученную жену, что он должен делать с мастерской матери, и ответ Аяме удивил его.
— Мы должны продать ее и переехать в Йокогаму. Я не хочу больше жить в Осаке. Мне никогда не нравилось здесь работать. Просто я не хотела разочаровывать твою мать. Нам больше не нужно беспокоиться о деньгах. Если будет свободное время, я хочу научиться выпекать торты. Дайсукэ нравятся торты. Я останусь дома и позабочусь о нем.
Харуки не мог отказать Аяме. На деньги от продажи бизнеса Харуки купил прекрасную трехкомнатную квартиру возле старого кладбища в Йокогаме. В квартире была двойная духовка для тортов Аяме.
Один телефонный звонок Мосасу привел к тому, что начальник полиции Йокогамы предложил Харуки такое же место, что он занимал в Осаке. Естественно, Мосасу и Соломон обрадовались, что Харуки наконец перебрался в Йокогаму. Однако Соломону так и не разрешили встретиться с младшим братом Харуки, который ужасно боялся детей.