Клерк сочувственно кивнула.
— Вы, корейцы, всегда так говорите.
Соломон выпалил:
— Она не кореянка.
Ецуко коснулась его руки, и все трое вышли из душной комнаты. Она хотела поскорее оказаться на свежем воздухе. Она жаждала белых гор Хоккайдо, хотела оказаться в холодном заснеженном лесу между темными голыми деревьями.
10
Одна из официанток принесла ей колу, и Хана, сидя за столом возле бара, поигрывала соломинкой. Перманентная завивка уже сошла, волосы ее распрямились и приобрели естественный красновато-черный тон. Они свободно падали на ее узкие плечи. Она выглядела аккуратно: в отглаженной белой блузке и темной плиссированной юбке до колен, серых шерстяных гольфах и плоских школьных туфлях. Живот оставался плоским, но грудь увеличилась — единственный признак беременности.
Закрытый для проведения частного мероприятия ресторан ее матери подготовили к вечеринке. Белые льняные скатерти покрывали дюжину круглых столов, а в центре каждого стояла элегантная цветочная композиция и подсвечники. Красные шары, накачанные гелием, поднимались к потолку. Ецуко и Соломон тихо вошли в ресторан. Он настоял на том, чтобы заранее поздороваться с ее дочерью. Сначала мальчик удивленно уставился на украшения зала, затем, увидев девушку за пустым столом, спросил:
— Это она?
— Да.
Хана застенчиво улыбнулась им.
Соломон и Хана официально приветствовали друг друга. Их взаимное любопытство было очевидно. Хана указала на воздушные шары, покрывающие потолок, и Соломон быстро ответил по-японски:
— Сегодня мой день рождения. Почему бы тебе не прийти на вечеринку? Будет американский ужин, а потом мы пойдем на настоящую дискотеку.
Хана ответила:
— Если хочешь. Я могла бы.
Ецуко нахмурилась. Она должна была поговорить с шеф-поваром о меню, но она не хотела оставлять их наедине. Через несколько минут, когда она вернулась с кухни, они шептались, как пара влюбленных. Ецуко проверила время и позвала Соломона вернуться домой. От двери он крикнул:
— Эй, увидимся на вечеринке.
И Хана улыбнулась, как куртизанка, и помахала на прощание.
Когда Соломон ушел, Хана указала матери на сумки возле входа.
— Я заглянула в них.
В сумках были записи, кассетный проигрыватель Sony Walkman, импортные подростковые журналы и шоколадные конфеты.
— Я хочу, чтобы мой папа был якудзой.
— Хана, он не… — Ецуко огляделась, чтобы убедиться, может ли кто-нибудь услышать их.
— Сын твоего парня не похож на крутого бандита.
— Ему нелегко. И он совсем не такой.
— Нелегко? Американская частная школа, миллионы в банке и шофер. Будь реалисткой, мама.
— Сегодня ему пришлось получать разрешение остаться в Японии еще на три года. Если бы ему отказали, его могли депортировать. Он должен постоянно носить при себе регистрационную карточку иностранца и…
— Да неужели? Но он же не был депортирован, не так ли? Теперь ему устраивают шикарную вечеринку покруче, чем большинство свадеб.
— Он родился в этой стране, и сегодня он должен был сдавать отпечатки пальцев, в свой день рождения, как будто он преступник. Он просто ребенок. Он ничего не делал дурного.
— Мы все преступники. Лжецы, воры, шлюхи — вот кто мы.
— Откуда такая злость?
— Я единственная, кто до сих пор разговаривает с тобой.
— Я сказала, что мне очень жаль. — Ецуко пыталась говорить тихо, но официантки слышали все, и вдруг ей стало наплевать.
— Я записала тебя к врачу.
Хана подняла глаза.
— Послезавтра мы решим твою проблему. — Ецуко посмотрела прямо на бледное сердитое лицо дочери. — Ты не должна сейчас становиться матерью. Ты не представляешь, как тяжело иметь детей.
Губы Ханы дрогнули, она закрыла лицо руками и заплакала. Ецуко положила ладонь на голову дочери. Она так давно не касалась атласных волос Ханы.
Когда Ецуко жила в тесном доме на Хоккайдо с протекающей крышей и крошечной кухней, работа ее поддерживала. Ецуко вспомнила, как сыновья поедали креветок, поджаренных ею на ужин. Даже в середине июля она стояла перед горячей чашкой темпуры, бросая очищенные креветки в пузырящееся арахисовое масло, потому что для ее сыновей мамины креветки были любимым лакомством. И она вспомнила, как любила расчесывать вымытые волосы Ханы, щеки которой раскраснелись от горячего пара.
— Я знаю, что ты не хотела нас. Братья сказали мне, и я говорила им, что они неправы, хотя сама знаю, что правы. Я цеплялась за тебя, потому что не собиралась позволить тебе вот так просто бросить нас. Как ты можешь говорить мне, как трудно иметь детей? Ты даже не пыталась стать матерью.