— Что ты имеешь в виду?
— Ты дурак, — сказала она со смехом, — но ты мой дурак.
Ему стало грустно. Он уже потерял ее.
— В Японии ничто никогда не изменится. Она никогда не примет гайджинов, и ты, дорогой, всегда будешь здесь гайджином, чужаком, а не японцем. Но Япония никогда не примет и таких людей, как моя мать, — стоит оступиться, и ты никто. Я заболела. Я заразилась от японского парня, который владел старой торговой компанией. Теперь он мертв. Но никого это не заботит. Доктора просто ждут, когда я умру. Так что слушай, Соломон, ты должен оставаться здесь, не возвращайся в Штаты, займись отцовским бизнесом. Стань настолько богатым, насколько сможешь, и делай все, что захочешь. Но, мой прекрасный Соломон, они никогда не станут думать, что мы в порядке, что мы такие же люди.
— Мой отец этого не хочет. Даже Горо-сан продал свои салоны и сейчас занимается недвижимостью. Папа хотел, чтобы я работал в американских инвестиционных банках.
— Стать таким, как этот Кадзу? Я знаю тысячу Кадзу. Они недостойны вытереть задницу твоего отца.
— В банках тоже есть хорошие люди.
— И есть хорошие люди в патинко. Как твой отец.
— Я не знал, что тебе нравится папа.
— Знаешь, после того, как я сюда попала, он посещал меня каждое воскресенье, когда маме нужен перерыв. Иногда я притворялась спящей, а он украдкой молился за меня, сидя здесь, в этом кресле. Я не верю в Бога, но, наверное, это не имеет значения. Никто раньше не молился за меня, Соломон.
Соломон закрыл глаза и кивнул.
— Твоя бабушка Сонджа и тетя Кёнхи посещают меня по субботам. Ты знал это? Они тоже молятся за меня. Я не понимаю Иисуса, но что-то святое есть в том, чтобы люди прикасались к больным. Медсестры здесь боятся коснуться меня. А твоя бабушка Сонджа держит мои руки, а твоя тетя Кёнхи кладет прохладные полотенца на мою голову, когда у меня жар. Они добры ко мне, хотя я плохой человек…
— Ты не плохая. Это неправда.
— Я делала ужасные вещи, — сухо сказала она. — Соломон, я продала наркотики одной девушке, которая умерла от передозировки. Я воровала деньги у многих мужчин. Я наговорила так много лжи.
Соломон ничего не сказал.
— Я заслуживаю то, что со мной случилось.
— Нет. Это вирус. Все болеют.
Соломон погладил ее лоб и поцеловал.
— Все в порядке, Соломон. У меня было время подумать о моей глупой жизни.
— Хана…
— Я знаю, Соломон. Не горюй, ладно?
Она притворилась, что делает официальный поклон и подобрала угол одеяла, как будто держала подол юбки во время реверанса. Она даже теперь чуть-чуть флиртовала. Он хотел запомнить эту маленькую деталь навсегда.
— Иди домой, Соломон.
— Ладно, — сказал он. Больше он ее не видел.
21
Токио, 1989 год
— Он мне никогда не нравился, — сказала Фиби. — Слишком гладкий.
— Ну, я, очевидно, идиот, потому что я этого не понял, — сказал Соломон. — И как тебе удалось получить столь ясное впечатление от Кадзу за малое время наблюдения? Вы общались около двух минут, когда мы столкнулись с ним в Митсукоси. И ты никогда не упоминала об этом раньше.
Соломон не знал, какой будет реакция Фиби, но удивился, что она пришла в восторг от новости. Она сидела у окна, обхватив руками колени.
— Мне он действительно нравился, — сказал он.
— Соломон, этот человек тебя использовал. Он мудак.
— Теперь я чувствую себя намного лучше.
— Я на твоей стороне.
Фиби не хотела, чтобы он подумал, что ей стало жалко его. Ее старшая сестра говорила, что мужчин оскорбляет жалость, они хотят сочувствия и восхищения — довольно трудная комбинация.
— Он был фальшивым. Он говорил с тобой, как будто ты его мальчик, подопечный. Я ненавижу это дерьмо. — Фиби закатила глаза.
Соломон был ошеломлен. Ей удалось сделать такое заключение из мимолетной встречи в фуд-корте универмага Митсукоси?
— Тебе он не понравился, потому что он японец.
— Не злись на меня. Не то чтобы я не доверяла японцам, но уж точно не готова доверять им полностью и безоговорочно. Ты скажешь, что я начиталась о Тихоокеанской войне. Я знаю, это немного отдает расизмом…
— Немного? Японцы тоже пострадали. А как же Нагасаки? Хиросима? А лагеря интернированных в Америке, они были созданы для японцев, американских немцев никто не трогал. Как ты объяснишь это?
— Соломон, я здесь достаточно долго. Можем ли мы вернуться домой? Ты можешь найти дюжину потрясающих рабочих мест в Нью-Йорке. Ты отличный специалист, ты знаешь много языков…