— Она работала на рынке?
— Она держит пансион.
— Должно быть, умная деловая женщина, — сказал он.
Он решил, что ее мать, должно быть, была шлюхой или торговкой, сотрудничавшей с японским правительством. Но часы могли быть украдены. Судя по речи и одежде, беременная не была из богатой семьи.
— Молодая госпожа, вы уверены, что ваша мать дала это вам для продажи? Вы знаете, что мне понадобится ваши имя и адрес на случай каких-либо проблем?
Сонджа кивнула.
— Тогда ладно. Сто двадцать пять иен.
— Двести. — Сонджа не знала, получит ли она эту сумму, но была совершенно уверена, что брокер жадный, и если он готов перейти на сто двадцать пять с пятидесяти, то японские коллеги дали бы намного больше.
Брокер рассмеялся. Молодые люди теперь стояли у стола и тоже смеялись. Младший из них сказал:
— Вам надо здесь работать.
Брокер сложил руки у груди. Он хотел эти часы, он точно знал, что купит их.
— Отец, вы должны дать маленькой матери цену, которую она просит. Хотя бы за ее настойчивость! — сказал молодой человек, зная, что его отец не любит упускать сделки, но нуждается в некотором ободрении; кроме того, ему стало жаль эту беременную молодую женщину, она не походила на их обычных клиенток.
— Знает ли ваш муж, что вы здесь? — спросил другой сын владельца.
— Да, — спокойно ответила Сонджа.
— Он пьяница или игрок? — Молодой человек уже встречал отчаявшихся женщин, и истории их всегда были одинаковыми.
— Нет, — сурово ответила она, показывая всем видом и тоном, что не хочет больше никаких расспросов.
— Сто семьдесят пять иен, — сказал брокер.
— Двести. — Сонджа чувствовала в ладони теплый гладкий металл; Хансо держал бы твердую цену, он бы не уступил.
Брокер возразил:
— Откуда я знаю, что смогу продать их?
— Отец, — сказал старший сын, улыбаясь, — ты поможешь маленькой матери из нашей родной страны.
Стол брокера был сделан из незнакомого дерева — насыщенного темно-коричневого цвета с каплевидными завитушками размером с руку ребенка. Она насчитала три слезинки на поверхности. Когда они с Хансо собирали грибы, вокруг было множество деревьев. Затхлый запах влажных листьев лесного ковра, корзины, заполненные грибами, острая боль, — эти воспоминания никогда не покинут ее. Но ей нужно избавиться от них, нужно прервать круг бесконечных воспоминаний о человеке, которого она хотела забыть.
Сонджа глубоко вздохнула. Кёнхи сжимала руки.
— Мы понимаем, что вы не хотите покупать часы, — тихо сказала Сонджа и повернулась, чтобы уйти.
Владелец ломбарда поднял руку, попросил ее подождать и прошел в комнату позади, где держал кассу.
Когда двое собирателей долгов вернулись, женщины стояли у двери и не пригласили их внутрь.
— Если я заплачу вам деньги, как я узнаю, что долг полностью закрыт? — спросила Сонджа у высокого.
— Попросим босса подписать расписку, которая подтверждает, что долг выплачен, — сказал он. — Но откуда я знаю, что у тебя есть деньги?
— Может ли ваш босс приехать сюда? — спросила Сонджа.
— Вы, должно быть, сумасшедшие, — сказал высокий, пораженный таким предположением.
Сонджа подумала, что не должна отдавать этим людям деньги. Она попыталась немного прикрыть дверь, чтобы поговорить с Кёнхи, но мужчина просунул ногу, помешав ей.
— Послушайте, если у вас действительно есть деньги, вы можете пойти с нами.
— Куда? — спросила Кёнхи дрожащим голосом.
— Недалеко, рядом с лавкой, где продают саке.
Босс оказался серьезным молодым корейцем, не намного старше Кёнхи. Он выглядел как врач или учитель: поношенный добротный костюм, очки в золоченой оправе, черные прилизанные волосы, задумчивое выражение лица. Он не походил на ростовщика, какими представляла их Сонджа. Его кабинет был примерно такого же размера, как ломбард, и на стене напротив входной двери находилась полка с книгами на японском и корейском языках. Включили электрические лампы, женщинам предложили удобные кресла. Мальчик-слуга принес им горячий чай в керамических чашках. Кёнхи поняла, почему ее муж решил взять деньги в долг у такого приличного человека.
Когда Кёнхи вручила ему всю сумму, ростовщик сказал «спасибо» и написал расписку, поставив на ней красную печать.
— Если я смогу сделать для вас еще что-то, позвольте мне быть полезным, — сказал он, глядя на Кёнхи. — Мы должны поддерживать друг друга вдали от дома. Я ваш слуга.
— Когда мой муж взял эти деньги? — спросила Кёнхи ростовщика.
— Он спросил меня в феврале. Мы друзья, поэтому, конечно, я одолжил.