С первого дня Тамагучи поручил Ноа и Мосасу кормление трех коров, восьми свиней и тридцати кур, а также дойку коров, сбор яиц и уборку курятника. Мальчики говорили по-японски, как коренные жители, поэтому он смог посылать их на рынок помогать с продажами. Старший превосходно считал, и почерк у него был достаточно аккуратный для ведения приходо-расходных книг. Кореянки оказались прекрасными хозяйками и выносливыми работницами. Более худая была уже не слишком молода, но очень красива и хорошо говорила по-японски, так что могла объясниться с Киоко, которая поручала ей приготовление пищи, стирку и починку. Та, что пониже и поплотнее, молчаливая вдова, ухаживала за огородом и работала в поле вместе с молодым человеком. Эти двое трудились, как пара быков. Впервые за годы войны Тамагучи вздохнул с облегчением, даже его жена стала менее раздражительна.
Через четыре месяца после их прибытия в сумерках к ферме подъехал грузовик Хансо. Владелец машины вышел из грузовика, с ним была пожилая кореянка. Тамагучи поспешил навстречу. Обычно люди Хансо приезжали по вечерам, чтобы забрать продукцию для продажи в городе, но сам босс появлялся редко.
— Тамагучи-сан… — Хансо поклонился.
Старуха тоже поклонилась Тамагучи. На ней была традиционная корейская одежда, в руках узлы из ткани.
— Ко-сан, — Тамагучи поклонился, улыбаясь женщине.
Вблизи она оказалась не такой уж старой, возможно, она была моложе, чем Тамагучи. Темное лицо ее было изможденным, очевидно было, что она давно недоедает.
— Это мать Сонджи. Ким Чанджин дэсу,[21] — сказал Хансо. — Она приехала сегодня из Пусана.
— Ким-и Чанджин-сан. — Фермер медленно произносил каждый слог, понимая, что у него появился новый гость; он пригляделся в поисках сходства с молодой вдовой — что-то общее проглядывало в линии рта и челюсти, загорелые огрубевшие руки женщины вы-глядели сильными, как у мужчины. — Мать Сонджи? Добро пожаловать, добро пожаловать, — сказал он, усердно улыбаясь и размышляя, что появилась еще одна хорошая работница.
Чанджин была испугана, стояла с опущенными глазами. Ее измучили дорога и волнение.
Хансо прочистил горло.
— Как мальчики? Надеюсь, они не причиняют вам никаких проблем?
— Нет-нет, что вы. Они отличные работники! Замечательные мальчики, — Тамагучи сказал это от чистого сердца.
Он не ожидал, что мальчики будут такими способными. Не имея собственных детей, он думал, что городские дети испорчены и ленивы, как сестры его жены. Зажиточные фермеры жаловались на своих глупых сыновей, поэтому бездетные Тамагучи и его жена не очень завидовали соседям-родителям. Кроме того, Тамагучи понятия не имел о корейцах, единственным знакомым корейцем был Ко Хансо, а их отношения начались во время войны и не были обычными. Все знали, что несколько крупных ферм продавали свою продукцию на черном рынке через Ко Хансо и его людей, но никто вслух не говорил об этом. Иностранцы и якудза контролировали черный рынок, и сделки с ними могли иметь серьезные последствия. Однако работать с Ко Хансо оказалось выгодно и легко: он всегда соблюдал договоренности, щедро платил, так что фермер старался сделать для него все, что мог.
— Ко-сан, пожалуйста, проходите в дом, поговорим за чаем. Вы должны испытывать жажду. Сегодня очень жарко. — Тамагучи вошел внутрь и первым делом предложил гостю домашние тапочки.
Затененный древними высокими тополями, большой дом сохранял приятную прохладу. Свежий запах травы от новых татами усиливал ощущение комфорта. В главной комнате, облицованной кедром, жена Тамагучи, Киоко, сидела на синей подушке на возвышении и шила рубашку для мужа; ее сестры лежали на животе с перекрещенными лодыжками, перелистывая старый, много раз прочитанный журнал. Три исключительно хорошо одетые женщины выглядели неуместно в фермерском доме. Несмотря на нормирование ткани в стране, жена фермера и ее сестры не пострадали. На Киоко было элегантное хлопковое кимоно, более подходящее для жены торговца в Токио, а сестры носили франтоватые юбки и хлопковые блузки, похожие на наряды студенток колледжа из американских фильмов.
Когда сестры подняли головы, чтобы посмотреть, кто зашел в дом, их бледные красивые лица появились на свет из-под длинных прядей стильных стрижек. Война принесла Тамагучи бесценные сокровища: драгоценные каллиграфические свитки, рулоны ткани, больше кимоно, чем женщины могут износить за всю жизнь, лакированные шкафы, драгоценности, вазы, — имущество горожан, готовых продавать семейные ценности за мешок картофеля или курицу. Однако сестры жаждали вернуться в город — к новым фильмам, магазинам Кансая, электрическим огням. Они устали от войны, бесконечных зеленых полей и фермерской жизни. Они презирали запах лампового масла, животных, презирали своего шурина, который всегда говорил только о ценах на товары. Американские бомбы сожгли кинотеатры, универмаги и любимые кондитерские лавки, но блестящие образы городских удовольствий еще больше манили сестер, питали исподволь их растущее недовольство. Они каждый день жаловались своей старшей сестре, над которой когда-то смеялись из-за того, что она решила выйти замуж за дальнего сельского кузена, который теперь копил золото и собирал кимоно для их приданого.
21
Дэсу