Ноа поклонился.
— Господин, вы очень добры к нашей семье. Я очень благодарен.
Ноа посмотрел на мать, которая крепко сжала ручку домашнего холщового мешка, сшитого из остатков материала. Ему стало жаль ее, потому что она была гордой.
— Ноа, ты можешь выйти в приемную и попросить Миеко-сан позвонить в ресторан — заказать нам места? — попросил Хансо.
Ноа снова взглянул на мать.
Сонджа посмотрела на сына, который уже стоял у двери. Мальчик выглядел таким счастливым. Она представила, как Ёсоп раскричится на нее. Но ее первенец был счастлив. Он совершил нечто огромное, почти невозможное, и никто не вправе был лишить его этой радости. Она кивнула, и ее сын понял, что они пообедают с Хансо.
Когда дверь закрылась, Хансо и Сонджа остались одни, она сказала:
— Я хочу, чтобы это было ссудой.
— Нет, Сонджа. Он мой сын. Если ты не позволишь мне сделать это, я скажу ему.
— Ты сумасшедший?
— Нет. Но для меня эта сумма незначительна, и я его отец.
— Ты не его отец.
— Ты сама не знаешь, что говоришь, — сказал Хансо. — Он мой ребенок. У него мои амбиции.
Сонджа встала.
— Пойдем. Мальчик ждет снаружи. Он, должно быть, голоден, — сказала она.
Хансо открыл дверь и позволил ей пройти первой.
14
Декабрь 1959 года
В субботу утром, когда другие работали, Кёнхи хотела пойти в церковь. Ее посещали миссионеры из Америки, которые говорили по-японски, но не по-корейски, и пастор попросил ее приветствовать их, так как она лучше всех в общине говорила на японском. Обычно она оставалась дома, потому что не могла оставить Ёсопа, но на этот раз Чанго предложил присмотреть за ним. Он хотел сделать для нее что-то напоследок.
Чанго сидел, скрестив ноги, на теплом полу возле постели Ёсопа, помогая ему выполнять упражнения, предписанные врачом.
— Значит, ты решил? — спросил Ёсоп.
— Брат, я должен ехать. Пришло время вернуться домой.
— Уже завтра?
— Утром я сяду на поезд в Токио, а затем поеду в Ниигату. Корабль оттуда уходит на следующей неделе.
Ёсоп ничего не сказал. Его лицо исказилось от боли, когда он поднял правую ногу к потолку. Чанго держал правую руку под бедром Ёсопа. Затем они занялись левой ногой.
— Если подождешь немного, я умру, тогда ты сможешь взять мой пепел и похоронить его на родине. Полагаю, это было бы хорошо. Хотя, в конце концов, это не так важно. Знаешь, я все еще верю в небеса. Я верю в Иисуса. Мой отец говорил, что, умирая, мы отправляемся на небеса. Я избавлюсь от тела, а вместе с ним от боли. И я тоже готов вернуться домой.
Чанго положил правую руку под голову Ёсопа, и тот медленно поднял руки над головой, затем опустил их.
— Брат, ты не можешь так говорить. Сейчас не время. Ты все еще здесь, и я все еще чувствую силу в твоем теле.
Чанго взял здоровую руку Ёсопа, не пострадавшую от ожогов.
— А еще… если ты подождешь… подождешь, пока я умру, тогда ты сможешь жениться на ней, — сказал Ёсоп. — Но не отвози ее туда. Прошу тебя. Прошу тебя об этом.
Чанго покачал головой.
— Я не доверяю коммунистам. Я бы не хотел, чтобы она возвращалась домой, пока они у власти. А это не может продолжаться вечно. Япония будет снова богатой, и Корея не всегда будет разделена. Ты здоров, ты можешь заработать здесь и позаботиться о ней. — Ёсоп не мог заставить себя произнести ее имя. — Из-за меня она много страдала. Я всегда знал, что мы будем вместе, даже когда мы были детьми. Она была самой красивой девушкой, которую я когда-либо видел, я никогда не хотел другой женщины. И она такая хорошая, никогда, ни разу не жаловалась на меня. — Он вздохнул, у него во рту пересохло. — Я знаю, что ты позаботишься о ней. Я доверяю тебе. Почему ты просто не подождешь, пока я умру? Уже скоро. Я чувствую это. И ты не можешь исправить ситуацию в Корее.
— Брат, ты не умираешь. И я должен ехать. Мы должны попытаться заново выстроить нашу страну. Мы не можем думать только о своем комфорте.
Когда Кёнхи пришла из церкви, Чанго сидел на скамейке перед лавкой, в квартале от дома. Он читал газету и пил сок из стеклянной бутылки. Чанго нравилось это тихое место под брезентовым навесом на оживленном перекрестке.
— Привет, — сказала Кёнхи, которая была рада видеть его. — Он в порядке? Нелегко быть запертым в четырех стенах. Огромное тебе спасибо, что присмотрел за ним. Мне лучше вернуться домой.
— Он в порядке. Я только что вышел. Прежде чем заснуть, он попросил меня почитать ему газеты. А потом сказал, чтобы я пошел прогуляться.