* * *
На следующий день, с первым лучом солнца, проведя прошлую ночь в лазарете, Лилли Коул заставляет себя выйти на улицу, щурясь от сурового зимнего солнца, нависшего над пустынным городом. Наступило Рождественское утро, и бледно-голубое небо вызывает в Лилли чувство, будто она оказалась заперта в чистилище. Череп Лилли болезненно пульсирует, когда она застегивает кнопки на своей флисовой куртке до самого подбородка, а затем движется по тротуару в восточную часть города.
Большинство жителей ещё спят, Рождественское утро не вызывает ни у кого желания покидать своё жилище. Лилли чувствует, что должна посетить спортивную площадку на восточном краю города - пустынный участок земли за рощей голых яблоневых деревьев. Лилли находит могилу Джоша. Песчаная грязь, недавно утрамбованная на большом кургане рядом с пирамидкой из камней, ещё свежая. Она становится на колени у края могилы и опускает голову.
- С Рождеством, Джош, - тихо произносит она, её голос хриплый от похмелья и сна. Только шелест ветвей служит ей ответом. Она делает глубокий вдох.
- То, что я делала... то, как я относилась к тебе... Я не горжусь этим, - она борется с желанием заплакать, горе поднимается в ней. Она кусает губы, чтобы удержать слёзы. - Я только хотела, чтобы ты знал... ты не умер напрасно, Джош... Ты научил меня чему-то важному... ты изменил мою жизнь.
Лилли смотрит на грязный белый песок под коленями и отказывается плакать.
- Ты научил меня не бояться больше, - бормочет она себе под нос на холодном ветру. - Мы не можем позволить себе такой роскоши в эти времена... так что начиная с этого момента... Я готова.
Её голос затихает, и она ещё долго стоит так на коленях, не замечая, что её правая рука так сильно впилась в ногу сквозь джинсы, что проткнула ногтями кожу и пустила кровь.
- Я готова...
* * *
Приближается Новый Год.
Однажды поздно вечером, пребывая в меланхоличном настроении, человек, известный как Губернатор, запирается в дальней комнате своей квартиры на втором этаже с бутылкой дорогого французского шампанского и оцинкованным ведром, наполненным ассортиментом телесных человеческих органов.
Крошечный зомби, прикованный к стене в прачечной, брызжет слюной и рычит при виде Губернатора. Её когда-то розовощёкое личико теперь изобилует признаками трупного окоченения, её плоть стала жёлтой как гнилой сыр, в оскале она обнажает ряды почерневших детских зубов. Тускло освещённая прачечная теперь пропитана зловонием разложения, гниения и плесени.
- Успокойся, дорогая, - тихо шепчет человек с несколькими именами сидя на полу перед ней, поставив бутылку с одной стороны от себя, а ведро с другой. Он достаёт из кармана латексные хирургические перчатки натягивает одну на правую руку. - У папочки есть для тебя кое-что сладенькое, кушай как следует.
Он вытягивает из недр ведра покрытую слизью лилово-коричневую человеческую почку и бросает ей. Маленькая Пенни Блейк набрасывается на угощение, с мокрым шлепком приземлившееся на пол перед ней, её цепь с лязгом натягивается до предела. Она хватает человеческий орган обеими ручонками и поглощает его с дикой неудержимостью, пока кровавая желчь не просачивается сквозь её крошечные пальцы и окрашивает её лицо консистенцией цвета шоколадного соуса.
- С Новым годом, дорогая, - говорит Губернатор и тянет пробку из бутылки шампанского. Пробка сопротивляется. Он хватается за неё большими пальцами, пока она не вылетает с хлопком, и поток золотистого игристого шампанского бьёт через край на изношенную плитку. Губернатор понятия не имеет, действительно ли наступил Новый Год. Он знает, что это неизбежно... и возможно уже сегодня. Он смотрит на лужу шампанского, растекающуюся по полу. Крошечные пузырьки исчезают в швах между плиток. Он замечает за собой, что невольно вспоминает, как праздновал новогодние каникулы в детстве. В старые времена он с нетерпением ждал новогоднюю ночь в течение нескольких месяцев. Как-то раз, тридцатого числа, по возвращении в Вейнсборо в родительский дом, он и его приятели зажарили на вертеле целого поросёнка по-гавайски, наслаждаясь пиром ещё два дня. Местная группа, Клинс Маунтейн Бойс, исполняющая традиционную шотландскую музыку, играла всю ночь напролёт, Филипп тогда выкурил отличный косяк и перепихнулся с...
Губернатор моргает. Он не может вспомнить, был ли это Филипп Блейк в канун Нового года или Брайан Блэйк. Он не может вспомнить, где заканчивается один брат и начинается другой. Он смотрит в пол, моргает, в бутылке шампанского виднеется тусклое, искажённое отражение его собственного молочного цвета лица, усов, чёрных как сажа, глубоко посаженных глаз, горящих безумием. Он смотрит на себя и видит в отражении Филиппа Блейка. Но что-то не так. Филипп может разглядеть призрачную пелену на своём лице, мертвенно-бледную, испуганную иллюзию по имени "Брайан."
Хлюпающие, искажённые звуки поглощающей плоть Пенни затихают, удаляются, и Филипп делает первый глоток шампанского. Спиртное обжигает его горло, холодная и вяжущая жидкость разливается по телу. Вкус шампанского напоминает ему о лучших временах. О праздничных торжествах, семейных праздниках, когда близкие собираются вместе после долгого расставания. Эти воспоминания рвут его на части. Он знает, кто он такой. Он Губернатор, он Филипп Блейк, человек, который действует решительно.
Но.
Но...
Брайан начинает плакать. Он роняет бутылку, и ещё больше шампанского разливается по плитке, просачивается под Пенни, но она не обращает внимания на невидимую войну, которую в этот самый момент ведёт сознание её смотрителя. Брайан закрывает глаза, слёзы просачиваются сквозь уголки его век, скатываются по лицу и сопровождаются горькими всхлипами. Он плачет по минувшим новогодним праздникам, по счастливым моментам между друзьями... и братьями. Он плачет по Пенни, и плачет из-за прискорбного положения, в котором она находится, и в котором он винит себя. Он не может избавиться от образа, впечатавшегося в сетчатку глаз, образа, стоящего перед его мысленным взором: Филипп Блейк, лежащий на холодной, окровавленной земле рядом с девушкой на краю леса к северу от Вудбери.
В то время как Пенни ест, прихлебывая и причмокивая своими мёртвыми губами, а Брайан тихо рыдает, неожиданный шум доносится с другого конца комнаты. Кто-то стучится в дверь Губернатора.
* * *
Проходит некоторое время, прежде чем Губернатор обращает внимание на серию нерешительных и осторожных стуков в дверь, продолжающихся довольно долго, и ещё некоторое время, прежде чем Филипп Блейк понимает, что в коридоре кто-то есть. Дезориентация в сознании Губернатора мгновенно отступает, занавес в его мозге возвращается на место с внезапностью обесточивания. В действительности сейчас это Филипп, который снимает свои хирургические перчатки, рукавом свитера вытирает лицо и сопливый подбородок, натягивает свои высокие сапоги, убирает с лица обсидиановые пряди волос, делает глубокий вдох, чтобы успокоить эмоции, и выходит из прачечной, запирая за собой дверь. Это именно Филипп, размеренно пересекающий гостиную. Частота сердечных сокращений замедляется, лёгкие наполняются кислородом, его сознание полностью преобразуется обратно в Губернатора, взгляд становится ясным и чётким, он открывает дверь на пятой серии ударов.
- Что, чёрт возьми, такого чертовски важного произошло в такое время, что ты не можешь...
Увидев перед собой женщину, стоящую в дверях, он останавливается. Он ожидал увидеть одного из своих людей - Гейба, Брюса или Мартинеса, пришедших донимать его каким-нибудь незначительным конфликтом, вспыхнувшим среди беспокойных горожан, который необходимо урегулировать.
- Я не вовремя? - мурлычет Меган Лафферти, мечтательно наклонив голову и прислонившись к дверному косяку, блузка под её джинсовой курткой расстегнута и обнажает глубокое декольте. Губернатор обрушивает на неё свой непоколебимый взгляд.