Прежде я этого не знал: в ту памятную ночь, которую Глебов провел у меня на диване, я спал в соседней комнате, а утром застал его уже на ногах.
Стеклов, спокойный и уравновешенный, терпеть не может Глебова. Пожалуй, Глебов единственный во всем доме способен вывести его из себя. И сейчас он убежден: Глебов притворяется. Это он всем назло: хочет удивить, обратить на себя внимание.
Рано утром, до подъема, захожу в спальню четвертого отряда. Глебов мирно спит, свернувшись калачиком, под своей кроватью.
Советуюсь с Екатериной Ивановной, Она убеждена, что это болезненное. Она отвозит Глебова к врачу, его тщательно исследуют. Но врач не может объяснить нам странное поведение мальчугана. Нервы? Что ж, нервы самые обыкновенные, никаких заметных отклонений от нормы, мальчишка как мальчишка, судя по всему — здоровый, крепкий и хорошо развитый для своих одиннадцати лет. Нет ничего такого, что проливало бы свет на эту его нелепую привычку. И сам он тоже ничего путного не может сказать.
— Я не помню. Ложусь в кровать, а просыпаюсь под кроватью. А как туда попал, и сам не знаю.
Он всегда и со всеми разговаривает развязно. Я, кажется, единственный, кого он после ночевки на моем диване побаивается. Попросту он считает, что со мной лучше не связываться: кто знает, что я еще могу выдумать. Насмешка, ирония — вот чему он не умеет дать отпор и потому столкновений со мной предусмотрительно избегает. И сейчас, когда он говорит: «Не помню», — я верю ему.
У него удобная, хорошая кровать, а он почти всю ночь проводит на голом полу, кое-как завернувшись в сдернутое с постели одеяло, натянув его край на лицо. Почему? Он и прежде не спал на кровати, но тогда это никого не касалось. А теперь все встревожены странной привычкой Глебова, все озабочены и недовольны ею.
Глебов круглый сирота, долго беспризорничал — это все, что я знаю о его прошлом. Немного. Но я и сам это испытал, и, мне кажется, я нашел объяснение его странной болезни и способ ее вылечить. Не стану советоваться с нашими воспитателями, они могут удивиться, встревожиться, а то и осудить меня: способ мой, пожалуй, не очень строго педагогичен. Пусть. Мне важнее научить Глебова спать по-человечески.
Поздно вечером на цыпочках вхожу в четвертую спальню. Все тихо, все погружено в сон. То и дело останавливаюсь и прислушиваюсь — все ли спят, не поднимется ли чья-нибудь голова? Но нет — ни движения, ни звука, только сонное дыхание ребят. Наконец дохожу до кровати Глебова. Он спит, как все. Еще раз оглядываюсь и быстро, бесшумно залезаю под кровать. Ложусь и жду.
Не знаю, сколько времени прошло. Но вот Глебов начинает вздыхать, ворочаться. Ага, вот он лезет под кровать!
— Пшел к черту! — свирепо рычу я. — Место занято!
Он покорно лезет обратно и укладывается на кровать. Выждав с четверть часа, я встаю, оправляю на нем одеяло и неслышно выхожу из спальни.
Это не фокус и не наитие — просто я попытался восстановить пропущенное логическое звено. Отчего могла возникнуть странная привычка Глебова? Беспризорность. Случайные ночевки в каком-нибудь незаметном уголке, в щели, где можно укрыться от ветра, от дождя и снега, а главное — где авось не заметят, не выгонят. Но если в твое логово залез кто-то посильнее, тебе приходится уйти — и больше ты туда не вернешься: место занято.
Наутро вместе с дежурным командиром Колышкиным и дежурным санитаром Володей Разумовым обхожу спальни. В четвертой, как и всюду, все выстроились у кроватей, но выражение на всех лицах особенное: сразу видно, что для нас припасли какой-то сюрприз.
— Глебов сегодня спал на кровати! — рапортует Стеклов.
Глебов и сам удивлен. Хоть он и огрызался, когда ребята приставали к нему, он все же стеснялся своей странной привычки и теперь, кажется, испытывает некоторое облегчение.
Впрочем, радоваться рано: кто знает, как-то оно будет завтра?
Но и завтра и послезавтра все идет как по маслу. Глубокой ночью я захожу к ребятам и убеждаюсь: Глебов мирно спит на кровати. Больше он не нарушает порядка в четвертой спальне,
— Вот видишь, захотел, так и перестал, — говорит Стеклов.
Глебов молча пожимает плечами. Хотел-то он давно, однако почему-то не получалось…
15
«Теперь бы не удрали…»
Кроме ящиков, привезенных Алексеем Саввичем, у нас вскоре появилось еще примерно три комплекта наиболее необходимых инструментов. Оказалось, не все инструменты пропутешествовали на рынок, многое осталось тут же, в доме, — ребята припрятали полюбившиеся им орудия кто в подвале, кто на чердаке, кто за шкафом в спальне. И вот теперь они вытаскивали свои сокровища из ведомых только им тайников и приносили в мастерскую. Мы были деликатны и не расспрашивали, откуда, из каких закоулков извлечены вот этот лобзик с пилочками, напильник с крупной и мелкой насечкой, разные стамески, долото, коловорот, шило, молоток, плоскогубцы, клещи и многое другое. Все это стекалось постепенно, иногда вручалось Алексею Саввичу молча, с неловкой улыбкой, иногда — с простейшим пояснением: