Джеремия присоединился к тему чуть ниже вершины холма. Они стояли над быстро бегущим ручьем.
– Как ты думаешь, он все время течет вниз? – Джеремия показал на серый ров у основания Скалы прощания. – Или опять уходит в землю?
Саймон пожал плечами. Вода, появившаяся из самого сердца горы ситхи, действительно могла уйти обратно в камни, словно таинственное колесо созидания и уничтожения, словно будущее, которое приходит, чтобы поглотить настоящее, а потом быстро исчезает, чтобы стать прошлым. Он собирался предложить продолжить исследование, но по склону холма уже спускалась Лилит. Саймон забеспокоился, потому что она совсем не думала об опасности и легко могла поскользнуться на крутом склоне.
Джеремия сделал несколько шагов, подхватил ее под руки и поставил рядом с собой. В этот момент ее легкое платье вздулось, и Саймон увидел длинные воспаленные рубцы, покрывавшие ее ноги. На животе, наверное, еще хуже, подумал Саймон.
Все утро он думал о том, что услышал в Доме Расставания о Великих Мечах и о многом другом. Все эти события казались ему чем-то отвлеченным, как будто сам Саймон, его друзья, король Элиас и даже Король Бурь были только фишками на доске для игры в шент, которые могут составить сотни самых разных комбинаций. Но сейчас ему напомнили об истинных ужасах недавнего прошлого. Лилит, ни в чем не повинный ребенок, была до смерти напугана и изувечена собаками, тысячи других, за которыми тоже не было никакой вины, выгнали из домов, оставили сиротами, замучили, убили. Гнев внезапно заставил Саймона покачнуться. Если в мире есть какая-нибудь справедливость, кто-то должен будет заплатить за то, что случилось, за Моргенса, Хейстеиа, Джеремию, за его похудевшее лицо и невысказанные страдания, за самого Саймона, бездомного и одинокого.
Если Узирис смилуется надо мной, я убью их. Я убил бы их всех собственными руками – Элиаса, Прейратса и его бледнолицых норное.
– Я видел ее в замке, – сказал Джеремия.
Саймон удивленно поднял глаза. Оказалось, что он сжал кулаки так, что заломило суставы.
– Что?
– Лилит. – Джеремия кивнул в сторону девочки. Она вся перепачкалась, спускаясь в затопленную долину. – Когда она была горничной у принцессы Мириамель. Я тогда подумал, что за хорошенькая маленькая девочка – она была одета во все белое и несла цветы. Мне она показалась такой чистенькой. – Он тихо рассмеялся. – И посмотри на нее теперь.
Саймон почувствовал, что у него нет больше сил говорить о грустном.
– Сам на себя посмотри, – сказал он. – Кто бы говорил о чистоте!
Джеремия не смутился.
– Ты на самом деле знал ее, Саймон? Я принцессу имею в виду.
– Да, – Саймону вовсе не хотелось повторять сначала всю эту историю. Он страшно огорчился, не найдя Мириамели у Джошуа, и пришел в ужас, узнав, что никому не известно, где она. Он так мечтал, что расскажет ей о своих подвигах, и представлял себе, как широко она раскроет ясные глаза, услышав о драконе. – Да, – повторил, он, – я знал ее.
– Она была такая красивая, какой и должна быть принцесса? – спросил Джеремия с неожиданной заинтересованностью.
– Думаю, да. – Саймону не хотелось говорить об этом. – Она была именно такая, то есть она и есть такая.
Джеремия собирался еще о чем-то спросить, но его перебили.
– Хо, – послышался голос сверху, – вот вы где!
Странный двухголовый силуэт смотрел на них из-за скалы. Одна из голов навострила уши.
– Мы хотели найти, откуда и куда течет этот ручей, Бинабик, – сказал Саймон.
Волчица подняла голову и рявкнула.
– Кантака имеет предположение, что тебе лучше откладывать путешествование за водой. – Бинабик рассмеялся. – А Джошуа просит всех возвращаться в Дом Расставания. Мы имеем о чем говорить.
– Идем.
Саймон и Джеремия взяли Лилит за руки и полезли вверх по склону. Солнце смотрело на них сверху, похожее на мутный белый глаз.
В Доме Расставания собрались все те, кто был на совете утром. Разговаривали тихо" может быть подавленные размерами зала и его необычными пропорциями. В окна сочился болезненный дневной свет, такой слабый и неясный, что казалось, он вовсе не имеет источника. Каменное кружево на стенах светилось тусклым внутренним светом, напоминая Саймону мерцающий мох в тоннелях под Хейхолтом. Он не забыл, как блуждал там, в глухой темноте, за пределами отчаяния. То, что он выжил тогда, кое-что значило. И конечно его пощадили по какой-то причине.