– Что они все-таки делают? – спросил он как-то у Мильды. – Сплошное смотрение на Север, перешептывание о Харчаде или тирании и все такое. К чему все это?
Мильда нервно осмотрелась.
– Тише! Они собираются устроить мятеж или восстание… Я надеюсь.
– Что-то они с этим не спешат, – недовольно пробурчал Митт. – Да и вообще никаких планов не строят. Вот хорошо бы ты сама побывала на их собрании и попробовала разобраться.
Мильда рассмеялась.
– Я бы пошла – но готова спорить, что меня не примут.
Когда Мильда смеялась, морщинка на ее щеке снова уступала место ямочке. Митт всегда старался делать так, чтобы противная складка исчезла. Поэтому он добавил:
– Спорим, они тебя примут. Ты могла бы их немного расшевелить и заставить хоть что-то придумать. Меня уже тошнит от их вечной тирании и прочего! – И поскольку это заставило Мильду широко улыбнуться, Митт постарался задержать у нее на лице улыбку. – Вот что я тебе скажу, – продолжил он. – Я, конечно, отомщу им за донос, но хорошо бы насолить и старому Хадду тоже. Пусть заплатит за то, что столько лет вытирает о тебя ноги!
– Что за мальчик! Ты совсем не знаешь, что такое страх, правда?
Теперь и Мильда знала, что цель у сына двойная: уничтожить «Вольных холандцев» и избавить мир от графа Хадда. Митт не сомневался, что сможет сделать и то и другое. И Мильда тоже.
И она вступила в общество «Вольных холандцев».
Ее сын был в восторге. Он возлагал на это большие надежды. Мильда приходила на собрания и говорила не менее красноречиво, чем другие. Она обожала выступать. Ей страшно нравилось наклоняться вперед в слабом свете ночника и видеть вокруг себя в полутьме внимательные лица. Но привело все это только к тому, что Мильда стала такой же горячей сторонницей свободы, как и все остальные. Она твердила Митту о революции всякий раз, как он оказывался дома.
– Горелый Аммет! – с отвращением ворчал тот. – Теперь я все время провожу на собраниях!
Тем не менее беседы с матерью помогли ему лучше понять все, что происходит. Вскоре он уже мог рассуждать об угнетении и восстании, тирании и руководстве снизу. Причем со знанием дела. А поразмыслив на досуге – время для размышлений у него выдавалось, пока «Цветок Холанда» медленно, но упрямо трюхал к местам лова, – он пришел к выводу, что Дейлмарк делится на две части: Север, где народ свободен и счастлив, и Юг, где графы и богачи свободны и счастливы, но зорко следят за тем, чтобы простые люди вроде Митта и Мильды были как можно несчастнее.
«Хорошо, – сказал себе Митт. – Положим, так и есть. А теперь возьмемся за дело и как-то это изменим».
Однако было похоже, что «Вольных холандцев» вполне устраивает пустая болтовня, и Митт начал все сильнее на них досадовать. Он очень обрадовался, когда другое тайное общество убило четырех соглядатаев Харчада. А вот Сириоль был недоволен. Рыбак с мрачным удовлетворением сообщил Митту, что теперь дела пойдут гораздо хуже. Так оно и получилось.
Граф ввел комендантский час. Всех, кто оказывался на улице после наступления темноты, куда-то уводили, и больше их никто не видел. Сириоль запретил передавать сообщения, пока действует комендантский час. Митт не мог взять в толк почему.
Однажды вор попытался ограбить человека в гавани. Он сбил его с ног и как раз отбирал у него кошелек, когда обнаружил на внутренней стороне его куртки золотой значок с изображением снопа пшеницы – гербом Холанда. Вор знал, что такой значок Харчад дает всем своим шпионам, и так перепугался, что прыгнул в воду и утонул. Митт в этой истории ничего не понял.
– Ну, если ты сам не догадываешься, я тебе объяснять не стану, – только и сказал Сириоль.
А потом граф Хадд поссорился сразу с четырьмя другими графами. Весь Холанд застонал. Несмотря на всеобщую ненависть к Хадду, его склочность вызывала почти что восхищение.
– Опять поссорился с графом Хендой, а? – говорили женщины в швейной мастерской Мильды. – Право, другого такого злыдня на всей земле не сыщешь!
Однако на этот раз Хадд испортил отношения не только с Хендой, но и с графами Кандерака, Уэйволда и Дермата. А эти графы были настолько влиятельными и владели такими огромными землями, что в Холанде даже засомневались, выстоит ли Хадд против них.
– На этот раз старый греховодник уж точно откусил больше, чем сможет проглотить, – сказал Митту Дидео. – Тут-то и наступит время «Вольных холандцев».
Митт очень на это надеялся. Однако Харл, старший сын Хадда, подсказал отцу, как справиться с четырьмя графами, чем и привел в восторг родителя. Хотя Харл и был жирный и ленивый, иногда его все же видели с братом Нависом, толпой загонщиков, слуг и собак: он выходил на равнины Флейта, чтобы пострелять птиц из длинного ружья с серебряными насечками. Харлу, как сыну графа, разрешалось иметь ружье. Остальным, за исключением лордов и их дружинников, это запрещалось, из-за того что на Юге было так много мятежей. Большие корабли вооружались пушками, чтобы защищаться от флота Севера, но в целом огнестрельное оружие было под запретом. Вот Харл и предложил вооружить ружьями всех солдат. Тогда четыре графа не раз подумают, стоит ли нападать на Холанд.