В следующий сезон они продали мула. Потом – часть мебели. И оказались в порочном круге: чем больше всего с фермы они продавали, тем меньше у них оставалось, чтобы заработать денег на следующую арендную плату, и тем больше им приходилось продавать. Родители Митта перестали смеяться. В ту зиму отец неделями пропадал в Холанде на заработках, а мать тем временем пыталась управляться на ферме одна. Митт как мог помогал ей. Им приходилось отчаянно трудно. Заботы оставили свой след на хорошеньком личике Мильды – на одной щеке, на том месте, где раньше была ямочка, появилась морщинка. Митт ненавидел эту морщинку. Лицо отца, каким оно было в ту зиму, он не запомнил. В памяти остались только злой голос и квадратная спина мужчины, бредущего по насыпи к Холанду.
Похоже, работы для него в городе почти не находилось. Денег он приносил очень мало, хотя то, что приносил, позволило им продержаться на «Дальней плотине» все следующее лето. Но Мильда в одиночку не справлялась с хозяйством и то и дело о чем-нибудь забывала. Они несли убытки.
И все же несколько раз Митту удавалось отдохнуть, полежать на берегу канавы, любуясь трепещущими на ветру листьями. В такие минуты он с тоской вспоминал о своей прекрасной стране. Чем труднее становились времена, тем больше ему хотелось оказаться там, в чудесном краю. Мальчик мечтал отправиться на его поиски, но он был уже не маленький и понимал, что должен остаться и помогать маме.
Снова наступил день уплаты аренды, а денег не оказалось совсем. Напрасно Мильда умоляла сборщика подождать хоть пару дней. На завтра он явился с приставом и тремя солдатами графа, и Митта с Мильдой выгнали из «Дальней плотины». Накануне своего восьмого дня рождения Митт помог матери сложить их скудные пожитки в тачку и отвезти их в Холанд, где их ждал отец.
2
Митт всегда страшно не любил вспоминать ту первую зиму в Холанде. Отец снимал комнату в большом доме на берегу. Митт и Мильда стали жить там же. Дом, наверное, построил какой-то богач. На облупившемся зеленоватом фасаде сохранились остатки красивой росписи: гирлянды цветов, герои легенд, снопы пшеницы и груды фруктов. Но от старости краски так поблекли, что ничего толком не разберешь. Да и вообще, Митт редко видел дом снаружи. Большие комнаты поделили на множество тесных каморок. Здесь царили бедность, шум и жуткая грязь. От ведер, которые выставляли на черную лестницу, воняло. В щелях кишели клопы. По ночам они вылезали и больно кусались. Из-за всего этого Митт почти не мог спать. Он лежал без сна и слушал, как бранились родители. Раньше между ними такого не случалось.
Он не мог понять, из-за чего эти ссоры. Казалось, отец совсем не рад, что они поселились с ним в Холанде. «Повисли на моей шее!» – вот как он об этом сказал.
Он хотел, чтобы жена с сыном вернулись обратно на «Дальнюю плотину». Когда Мильда закричала в ответ, что платить за землю нечем, он обозвал ее лентяйкой.
– Почему я должна стирать руки до костей, чтобы ты мог тут бездельничать? – завопила в ответ Мильда.
Но после недели семейных свар она нашла работу в мастерской, где шили красивые узорчатые занавески. С тех пор мать проводила там дни напролет.
А Митту стало еще труднее взять в толк, почему родители ссорятся. Мама все время твердила отцу: «Ты со своими „Вольными холандцами“! „Вольные холандцы“, как же! Здесь вообще никакой воли нет!» Митт понятия не имел, что это значит.
Город мальчику не понравился. Его раздражали шум и толпы. Как и ежедневная обязанность – отнести ведро к берегу и вылить содержимое в воду гавани. Как сказала Мильда, единственное преимущество их жилья – не надо далеко ходить, чтобы избавиться от помоев. Митту отвратителен был запах загаженного берега, где рыбья чешуя сияла на камнях, словно блестки на грязном платье. Тесная гавань его пугала. Там стояли высокие корабли с множеством мачт и развевающимися вымпелами, торговые корабли, корабли графского флота. Погрузка и выгрузка почти никогда не прекращались. В гавани сновали небольшие переполненные баркасы, гребные шлюпки, катера, прогулочные лодки и не меньше сотни рыбацких шаланд. Митт радовался, когда рыбацкий флот уходил на ловлю, потому что тогда переполненная гавань казалась чуть более просторной.
Когда Митт с ведром возвращался домой, то оставался один – Мильда уходила на работу. Заняться ему было нечем, разве что держаться подальше от других детей. Сверстников он не выносил. Ведь это были городские дети – хитрые, шустрые и умелые. Они смеялись над ним за то, что он не разбирается в местных обычаях. Выставляли его дураком, а потом убегали, хохоча.