Рог Джошуа протрубил снова, когда Саймон с троллями — их оставалось меньше сорока, как с тревогой заметил юноша, — достигли огромной бревенчатой стены перед горной тропой. Вокруг толпилось множество других защитников, и даже те из них, которые не были ранены, выглядели почти такими же серыми и безжизненными, как умирающие и истекающие кровью. Тем не менее несколько тритингов Хотвига хрипло пели, и Саймон увидел, что у одного из них, покачиваясь в такт движениям лошади, с луки седла свисает что-то похожее на две окровавленные головы.
Саймон испытал огромное облегчение, увидев перед баррикадой самого принца Джошуа, Он размахивал в воздухе Найдлом, крича слова ободрения возвращающимся воинам. Лицо его было усталым и мрачным.
— Сюда! — кричал он. — Мы дали им попробовать их собственной крови! Мы показали им зубы! А теперь назад, все назад, битва закончена на сегодня!
И снова, несмотря на усталость и боль, Саймон ощутил глубокую любовь и преданность принцу — но даже он знал, что у Джошуа не осталось ничего, кроме храбрых слов. Защитники Сесуадры все-таки устояли против лучше обученных и лучше вооруженных войск герцога — но у Фенгбальда было почти втрое больше солдат, и теперь полностью исчерпан был всякий элемент неожиданности, вроде железной обуви Бинабика. Отныне война превратится в долгую изнурительную осаду — и Саймон знал, что ему предстоит воевать на стороне проигрывающих.
На льду за их спинами вороны уже слетались к убитым. Птицы прыгали, клевали и хрипло спорили между собой. Едва различимые в туманной мгле, они могли бы быть маленькими черными демонами, которые явились позлорадствовать над страшной картиной уничтожения.
Защитники Сесуадры, прихрамывая, поднимались вверх по склону, ведя за собой тяжело дышащих лошадей. Саймон, погрузившийся в странное оцепенение, все же был рад увидеть, что уцелели не только те канукн, которых они с Ситкн вывели со льда. Эти остальные бежали навстречу своим соплеменникам с криками радости, хотя слышны были и горестные причитания, когда тролли принимались подсчитывать свои потери.
Саймон испытал и большую радость, увидев Бинабика, стоящего рядом с Джошуа. Ситки тоже увидела его. Она выпрыгнула из седла Саймона и бросилась к жениху. Они обнялись, стоя в двух шагах от принца, не обращая внимания ни на него, ни на кого-либо другого.
Саймон некоторое время смотрел на них, прежде чем продолжил движение. Он знал, что должен найти остальных своих друзей, но чувствовал себя таким выжатым и разбитым, что находил в себе силы только на то, чтобы по порядку переставлять ноги. Кто-то, идущий рядом, протянул ему чашу с вином. Выпив ее и вернув владельцу, Саймон сумел сделать еще несколько шагов в гору, к тому месту, где горели костры. После окончания дневного сражения некоторые женщины Нового Гадринсетта спустились вниз, чтобы принести еды и помочь раненым. Одна из них, молодая девушка со спутанными волосами, протянула Саймону миску чего-то едва дымящегося. Он хотел было поблагодарить ее, но от усталости не смог вымолвить ни слова.
Хотя солнце едва коснулось западного горизонта и до конца дня оставалось еще немало времени, Саймон не успел еще доесть свой жидкий суп, как обнаружил себя лежащим на грязной земле, все еще в доспехах, но без шлема, со свернутым плащом под головой. Домой стояла рядом, пощипывая тонкие стебельки чудом уцелевшей травы. Мгновением позже Саймон понял, что проваливается в сон. Мир вокруг него, казалось, медленно раскачивался, как будто Саймон лежал на палубе гигантского корабля. Быстро наступала темнота — не темнота ночи, но мягкая, окутывающая темнота, поднимающаяся из самых глубин его существа. Он знал, что если ему приснится сон, это будет не башня и не гигантское колесо. Он увидит кричащих лошадей и крысу, тонущую в дождевой бочке.
Исаак, юный паж, прислонился к жаровне, пытаясь хоть чуть-чуть согреться. Он весь продрог. Снаружи гудел ветер, яростно колотясь о вибрирующие стены огромного шатра герцога Фенгбальда, словно в надежде оторвать его от земли и унести в ночь. Больше всего на свете Исааку хотелось, чтобы все это оказалось сном, а на самом деле они никуда бы не выезжали из Хейхолта.
— Мальчик! — крикнул Фенгбальд, в голосе его слышалась плохо сдерживаемая ярость. — Где мое вино?
— Уже подогрелось, господин мой. — Исаак вынул из кувшина раскаленную железку и поспешил наполнить кубок герцога.
Фенгбальд не смотрел на пажа, обратив все свое внимание на Лездраку. Хмурый тритинг стоял рядом, все еще в своих окровавленных кожаных доспехах. Герцог, наоборот, уже успел выкупаться, заставив Исаака нагреть на маленькой жаровне с углями бесчисленное множество котлов с водой, и был одет в роскошное платье из алого шелка. На нем были домашние туфли из оленьей кожи, мокрые черные волосы длинными завитками падали на плечи.
— Я не желаю больше слушать этой ерунды, — сказал Фенгбальд капитану наемников.
— Ерунды?! — зарычал Лездрака. — Ты мне это говоришь!? Да я видел волшебный народ собственными глазами, житель камней!
Фенгбальд сузил глаза.
— Ты бы лучше научился говорить повежливее, житель равнин.
Лездрака сжал кулаки, но руки прижал к бокам.
— И все-таки я их видел — и ты тоже!
Герцог раздраженно вздохнул.
— Я видел отряд карликов-уродцев, какие дурачатся на ярмарках по всему Светлому Арду. Это были не ситхи, что бы там ни утверждал Джошуа и эта простолюдинка Джулой.
— Карлики или волшебный народ, не знаю, но та, другая, не простая женщина. Ее имя хорошо известно в степях — хорошо известно и внушает ужас. Те, кто уходит в ее лес, никогда не возвращаются.