— Спорим, они тебя примут. Ты могла бы их немного расшевелить и заставить хоть что-то придумать. Меня уже тошнит от их вечной тирании и прочего! — И, поскольку это заставило Мильду широко улыбнуться, Митт постарался задержать у нее на лице улыбку.— Вот что я тебе скажу, — добавил он. — Я, конечно, отомщу им за донос, но хорошо бы насолить и старому Хадду тоже. Пусть заплатит за то, что он столько лет вытирает об тебя ноги!
— Что ты за мальчик! — сказала Мильда. — Ты совсем не знаешь, что такое страх, правда?
Теперь и Мильда знала, что цель у Митта — двойная: уничтожить «Вольных холандцев» и избавить мир от графа Хадда. Митт не сомневался, что сможет сделать и то, и другое. И Мильда тоже.
Мильда вступила в общество «Вольных холандцев».
Митт был в восторге. Он возлагал на это большие надежды. Мильда приходила на собрания и говорила не менее красноречиво, чем другие. Она обожала говорить. Ей страшно нравилось наклоняться вперед в слабом свете ночника и видеть вокруг себя в полутьме внимательные лица. Но привело все это только к тому, что Мильда стала такой же горячей сторонницей свободы, как все остальные. Она твердила Митту о революции всякий раз, как он оказывался дома.
— Горелый Аммет! — с отвращением проворчал Митт. — Теперь я все время провожу на собраниях!
Тем не менее разговоры Мильды помогли Митту лучше понять все, что происходит. Вскоре он уже мог говорить об угнетении и восстании, тирании и руководстве снизу — и говорить со знанием дела. А поразмыслив на досуге (время для размышлений у него выдавалось, пока «Цветок Холанда» упрямо плюхал к местам лова), он пришел к выводу, что Дейлмарк делится на две части: Север, где люди таинственно свободны и счастливы, и Юг, где графы и богачи свободны и счастливы, но зорко следят за тем, чтобы простые люди вроде Митта и Мильды были как можно несчастнее.
«Хорошо, — сказал себе Митт. — Положим, так и есть. А теперь возьмемся за дело и как-то это изменим».
Однако похоже было, что вольных холандцев вполне устраивают разговоры, и Митт начал все сильнее на них досадовать. Он очень обрадовался, когда другое тайное общество взяло и убило четырех соглядатаев Харчада. А вот Сириоль был недоволен. Он с мрачным удовлетворением сообщил Митту, что теперь дела пойдут гораздо хуже. Так оно и получилось.
Харчад ввел комендантский час. Всех, кто оказывался на улице после наступления темноты, куда-то уводили, и больше их никто не видел. Сириоль запретил Митту передавать сообщения, пока действует комендантский час. Митт не мог взять в толк почему.
Однажды вор попытался ограбить человека в гавани. Он сбил его с ног и как раз отбирал у него кошелек, когда обнаружил на внутренней стороне его куртки золотой значок с изображением снопа пшеницы — гербом Холанда. Вор знал, что такой значок Харчад дает всем своим шпионам, и так перепугался, что прыгнул в воду и утонул. Митт в этой истории ничего не понял.
— Ну, если ты сам не понимаешь, я тебе объяснять не стану, — только и сказал Сириоль.
А потом граф Хадд поссорился сразу с четырьмя другими графами. Весь Холанд застонал. Как все ни ненавидели Хадда, его склочность вызывала почти что восхищение.
— Опять поссорился с графом Хендой, а? — говорили женщины в швейной мастерской Мильды.— Право, другого такого злыдня на всей земле не сыщешь!
Однако на этот раз Хадд испортил отношения не только с Хендой, но и с графами Кандерака, Уэйволда и Дермата. А эти графы были настолько влиятельными и владели такими огромными землями, что в Холанде даже засомневались, сможет ли Хадд выстоять против них.
— На этот раз старый греховодник уж точно откусил больше, чем сможет проглотить, — сказал Митту Дидео. — Может, тут-то и наступит время «Вольных холандцев».
Митт очень на это надеялся. Однако Харлу, старшему сыну Хадда, удалось завоевать восхищение отца, подсказав ему, как справиться с четырьмя графами. Хотя Харл и был жирный и ленивый, иногда его видели с братом Нависом, толпой загонщиков, слуг и собак: он выходил на равнины Флейта, чтобы пострелять птиц из длинного ружья с серебряными насечками. Харлу как сыну графа разрешалось иметь ружье. Остальным, за исключением лордов и их дружинников, это запрещалось, из-за того что на Юге было так много мятежей. Большие корабли вооружались пушками, чтобы защищаться от кораблей Севера, но в целом огнестрельное оружие было под запретом. Однако, сказал Харл, почему бы не вооружить ружьями и всех солдат? Тогда четыре графа не раз подумают, стоит ли нападать на Холанд.
Хадд согласился, и это положило конец надеждам Митта и всех остальных вольных холандцев. Сразу же повысили налоги, пошлины и ренту. Жители Холанда неохотно признали, что Хадд за себя постоять умеет.
— Это неправильно! — заявил Хам. — Если люди Харчада получат ружья, они станут в десять раз хуже, чем сейчас. Но нельзя не восхититься Хаддом. Это только честно.
Но Хадд тоже предпринял меры предосторожности.
Побережье к северу от Холанда принадлежало к Кандераку, и у тамошнего графа был довольно крупный флот, который он мог в случае необходимости послать против Холанда. У Холанда тоже был флот. Но чтобы себя обезопасить, Хадд помолвил свою внучку Хильдриду с владетелем Святых островов к северу от Кандерака. Святые острова славились своими кораблями. Как сказал Хаму Сириоль, флот Святых островов был, наверное, главной причиной, по которой Север все никак не мог покорить Юг и подарить всем свободу.
Мильда, которая с тремя другими женщинами вышивала синими и золотыми розами большое покрывало, думала о другом. Одна из вышивальщиц сказала, что Литару, лорду Святых островов, двадцать лет. А вторая добавила, что Хильдриде Нависдотер не больше одиннадцати.
Мильда вспомнила, что когда-то интересовалась Нависом и его семьей.
— Раз так, это совершенно несправедливо! — с жаром сказала она.
4
Хильдрида Нависдотер тоже считала, что это совершенно несправедливо. Сначала она решила, что провинилась. Они с братом, Йиненом, отправились кататься на яхте. Им надоело слышать, что они слишком малы, чтобы выходить на лодке одним, им надоело чопорно плавать вдоль берега, когда судном правят нанятые графом матросы. Йинену хотелось самому стоять у штурвала. Так что они незаметно, улизнули и позаимствовали яхту своих кузенов. Это было необычайно здорово — и к тому же страшно. Йинен положил яхту почти набок у самого выхода из Западного затона, пока не приноровился к ветру. И они дважды чуть не сели на мель сразу за затоном. Однако брат и сестра справились. И привели яхту назад — и даже не стукнулись о причал.
А потом, как только они вернулись во дворец, Хильди вызвали к отцу. Естественно, она решила, что отец узнал об их плавании.
«Это уж слишком! — думала Хильдрида, пока на нее надевали нарядное платье и причесывали спутанные ветром волосы. — Я буду очень зла. Я скажу, что нам никогда ничего не разрешают делать. Я скажу, что во всем виновата я, и не позволю, чтобы он наказал Йинена. И еще я скажу ему, что если мы и утонем, так это не важно. Ведь мы никому не нужны!»
Фрейлина, которая за руку вела Хильдриду по величественным коридорам в комнаты Нависа, решила, что девочка узнала, какая участь ей уготована. Фрейлина еще никогда не видела ее такой бледной и гневной и радовалась, что ей не нужно быть на месте Нависа.
Навис прекрасно знал, что у его дочери трудный характер. Когда Хильди привели к отцу, он сидел на подоконнике с книгой в руках. Его спокойный профиль четко вырисовывался на фоне равнины Флейта, глаза были устремлены на песню Адона. Хильдриду это раздосадовало. Фрейлины говорили ей, что Навис все еще горюет о ее покойной матери, но Хильди в это не верилось. Она считала Нависа самым холодным и ленивым человеком из всех, кого она знала.
— Я здесь, — пронзительно проговорила она, чтобы немного его расшевелить,— и мне ничуть не жаль.
Навис чуть заметно вздрогнул, но продолжал внимательно смотреть в книгу. Однако он, как и фрейлина, решил, что Хильдрида уже узнала о своей помолвке, и почувствовал искреннее облегчение.