Глава третья
Красный лабиринт
Хурхурогийн-хура («Монастырь водопада»)
спрятался высоко в горах,
и его стены не отличались
от откосов и обрывов крутых скал.
Но нашедший путь проникнет
в хранилище тайных книг — источник древней мудрости…
тро опять одарило нас блеском ясного неба и легким морозцем. Уклон сухого русла стал заметнее, плотнее сделался песок, машины пошли легче. Стены скал по берегам русла стали высокими, долина превратилась в ущелье. Размытая поверхность скал образовала скопище притупленных столбов и конусов — причудливые фигуры выветривания, собранные толпой под сиянием яркого неба. Внизу, у самого песка русла, в трещинах скал росли большие хайлясы — пустынные вязы. Деревья с сильно гнутыми стволами и широкими кронами, на которых почти не осталось листьев в это позднее время года, были одинаковой высоты и лепились к утесам правильными промежутками. Это создавало странное впечатление посаженной здесь, в недоступном ущелье, аллеи, которая резко контрастировала с дикими формами гор. Внезапно за поворотом стены ущелья понизились и широко разошлись в стороны. Впереди в слабой дымке дали встала крутая серая и зазубренная стена другого хребта — центральная часть хребта Нэмэгэту — массив Гильбэнту («Сверкающий»).
Мы подошли к выходу из ущелья в таинственную котловину Нэмэгэту, не посещенную ни одним геологом. Только Потанин и спутники Козлова пересекли котловину по старой караванной тропе, но не оставили никаких примечательных описаний этой местности.
Узкая струйка сверкающей чистой воды змеилась по песку сухого русла. Она внезапно возникала где-то под скалой у правого склона, пробегала наискось, отмечая свой путь свежей зеленью низкой травки, около ста метров и исчезала в рыжей глинистой почве с выцветами соли, за которой вниз, в котловину, насколько хватал глаз, тянулся тот же бесплодный и мертвый серый песок.
Мы напились холодной, вкусной воды, налили бочки, долили радиаторы. Теперь до хорошей воды могло быть очень далеко или же колодцы могли оказаться недоступными для машин — поэтому нельзя было пренебрегать ни одним лишним литром запаса. Форсируя моторы, мы поднялись на крутой склон долины и выбрались на бэль северного склона хребта Хана-Хере, образовавшего южный борт котловины Нэмэгэту. Грозный рев машин, впервые проникших в котловину, пронесся по безжизненным кочковатым пескам, рытвинам и увенчанным шапками темно-зеленых колючек буграм далеко, к центру впадины, занятому барханами движущихся песков и зарослями векового саксаула. Второй массив, еще более высокий, зубчатый и угрюмый, показался левее, то есть западнее Гильбэнту. Это был Нэмэгэту, у подножия которого где-то находилось большое кладбище «костей дракона».
Обширные желтые и красноватые пятна гобийских отложений ясно виднелись сквозь туманную дымку в размывах и обрывах у подошвы Гильбэнту и Нэмэгэту. Еще далеко было до полудня, но котловина встретила нас тяжелым зноем. Не верилось, что вчера в лобовые стекла наших машин бил снег. Однако в тени за машиной в моменты остановок чувствовался холод, не позволявший снимать ватник. В чистом осеннем воздухе котловина просматривалась на большое расстояние. Бэль, по которому мы ехали, полого спускался к центру котловины. Там неправильными пятнами желтели бугристые пески с порослью древних саксаулов, на расстоянии казавшихся едва различимой темной щетинкой.
Весь хребет Нэмэгэту был перед нами: далеко на западе голубело ровное плато Алтан-улы («Золотая гора»), западной оконечности хребта. Широкое понижение отделяло от Алтан-улы невысокий гребень, а из-за него кулисообразно выдвигалась, простираясь к востоку до середины длины всей котловины и господствуя над ней, грубо зазубренная, крутая, но более ровная, по очертаниям похожая на опрокинутую лодку Гильбэнту. Там, где сходились борта котловины, далеко на востоке высокой пильчатой дугой высился массив Сэвэрэй и светло-голубой полоской чуть виднелся Цзолэн.
Все эти части хребта замыкали горизонт с севера и возвышались над котловиной на высоких бэлях, сплошь покрытых черным щебнем и задернутых дымкой струящегося воздуха от сильного солнечного нагрева.