Бархотка с медальоном не шею оказалась именно тем, что нужно. Жеральдин была счастлива и, кажется, готова была позволить не только поцеловать ее, но и сама броситься мне на шею. Но, к сожалению, теперь все оказалось гораздо сложнее для меня самого. За те почти два месяца, что я ее не видел, во внешности девушки произошли какие-то странные, неприятные перемены. Она вдруг резко вытянулась, догнав по росту меня, и вот-вот грозя перегнать, стала какой-то нескладной, даже внешне утратив кукольные черты, которые нам с Лукой так нравились. Но самое ужасное, все ее лицо, недавно идеально чистое, с бархатистой кожей, сейчас было покрыто многочисленными воспаленными прыщиками, а на носу, на самом кончике красовался особенно большой и отвратительный. Кажется, она пыталась его запудрить, но, пока обнималась с подругами, не заметила, как стёрла пудру. Все мое обожание моментально куда-то испарилось, уступив место врожденной брезгливости. Быстро вручив имениннице подарок, я пробормотал какие-то приличествующие комплименты и пожелания. Конечно, уже тогда мне вполне хватило воспитания сделать вид, что все в порядке и я рад приглашению. Отец не зря тратил время на то, чтобы сделать из меня настоящего джентльмена. Я отошел подальше в сторонку и, как только это стало удобно, покинул праздник, не собираясь больше никогда появляться у Тузельбобель-Марлинских.
Это было мое первое серьезное разочарование, на многое открывшее мне глаза, несмотря на мой юный возраст. Но когда я поделился с Лукой своими впечатлениями, мы с ним поссорились в первый раз в жизни.
– Ты ничего не понимаешь, – кричал он мне, не желая верить. – Она самая лучшая, самая красивая девочка!
А я в ответ жестоко высмеял его дурной вкус и посоветовал ему жениться на жабе, раз ему так нравятся прыщи. Дня три мы после этого не разговаривали, но нам было очень скучно друг без друга, даже озорничать не хотелось. В конце концов мы помирились, решив, что мужская дружба дороже, а девчонки нам вообще даром больше не нужны. Словно наигрались в игру и забросили ее. Хотя, так оно для меня и было. Еще, наверное, целый год, а то и больше, для меня имела значение только одна чудесная девочка – сестренка Наоми. И именно тогда у меня возникли совсем новые интересы и произошли события, которые перевернули представление о мире, оказали на меня огромное влияние и определили всю мою дальнейшую жизнь.
После разочарования в Жеральдин прошло некоторое время, прежде чем противоположный пол снова стал меня привлекать. Только милые романтичные девочки-подростки больше меня не интересовали. Мне куда интереснее стало наблюдать за девушками постарше и не только любоваться их формами, подчеркнутыми корсетами, но и все чаще воображать себе, что именно скрывается под их платьями. Конечно, я не мог говорить с родителями об отношении полов – тогда подобное казалось мне немыслимым, хотя отец, наверное, как никто другой смог бы дать мне правильный совет в этом вопросе. Большую часть подобной информации я вынес из общения с товарищами-лицеистами, особенно теми, что постарше. Семейная библиотека также позволяла мне удовлетворять свое любопытство в этой сфере. Золя, Боккаччо, Мопассан – отец никогда не пытался прятать или запирать книги. Но до поры до времени все это было скорее теоретическими познаниями.
В первый раз я испробовал вкус женщины в 16 лет. По тем временам это считалось довольно рано, но мои внешние данные сыграли в этом свою роль. Уже в этом возрасте я почти вошел в свой полный рост, выше среднего, имел идеальную аристократическую осанку, широкий разворот плеч при узких бедрах и, вкупе с костюмами от самых лучших модельеров, производил весьма сильное впечатление на слабый пол. Я постоянно ловил на себе заинтересованные, а порой даже горящие взгляды девушек, молодых (и не слишком) женщин, и мне это чрезвычайно льстило.
Мои старшие друзья из лицея хвастались, что свой первый сексуальный опыт получили у жриц любви, попросту в борделях. И я уже сам вполне серьезно обдумывал такую перспективу, когда судьба подарила мне отличный шанс, который я просто не смог упустить.
Однажды, когда я вернулся в родительский дом из лицея на выходные, мне представили новую гувернантку моей сестренки. Наоми обучалась дома, и у нее были хорошие преподаватели, но эта, мадемуазель Розен, сразила меня наповал, причем далеко не своей ученостью. Вспоминая ее сейчас, я осознаю, что это была достаточно заурядная, молодящаяся особа лет двадцати восьми, сохранившая хорошую фигуру, с пышным бюстом, создававшая внешний вид благопристойности со скрытыми демонами неудовлетворенности внутри.
Поначалу я не обратил на нее особого внимания, хотя и отметил мельком ее загоревшийся при моем появлении взгляд. Но когда я находился в родительском доме, грязные мысли не спешили меня посещать. Потом на меня налетела сестренка, соскучившись за неделю и пытаясь выложить скороговоркой все свои новости, и я совершенно забыл про новую учительницу, с удовольствием общаясь с Наоми, которая в свои восемь лет казалась мне самой прелестной и милой девочкой на свете.
Позже, когда мадемуазель Розен усадила ее за вышивание, а родители отправились на премьеру спектакля в театр, я устроился в домашней библиотеке, подозревая обычные скучные выходные и надеясь скоротать время за интересной книгой. И, кажется, увлекся, потому что даже не заметил приоткрывшейся двери и скользнувшей в полумрак комнаты, освещаемой только моей настольной лампой, женской фигуры.
Опомнился я, лишь когда она была уже рядом со мной и так близко, что не выдерживали никакие рамки приличия. Сидя в удобном кожаном кресле, я поднял глаза, и мой взгляд уткнулся прямиком в женскую грудь. Верхние пуговицы строгой блузы гувернантка предусмотрительно расстегнула так, что моему взгляду предоставлялся отличный обзор, при этом сохраняя простор для фантазии. Помню, как непроизвольно сглотнул, хотя во рту и пересохло от волнения и неожиданно напавшей робости. Соблазнительница это явно понимала, потому что сразу же все взяла в свои руки. В прямом смысле. Я и моргнуть не успел, как оказался с расстегнутыми брюками и буквально задохнулся от взорвавшихся эмоций.
– Не волнуйтесь, юный господин, мы совершенно одни, а мадемуазель Наоми основательно занята, – мурлыкала красотка, вытворяя что-то немыслимое.
А кто, собственно, волновался? Мне на тот момент было абсолютно плевать на все вокруг, кроме нежных, но ловких пальчиков соблазнительницы. Кровь молотом стучала у меня в висках, а мозг полностью перестал функционировать, уступив место животному инстинкту.
Закончилось для меня все довольно быстро. Я тяжело дышал, вцепившись в подлокотники кресла, а мадемуазель, сверкая глазами и насмешливо щурясь, как ни в чем ни бывало аккуратно вытирала рот платочком.
- Прошу простить меня, господин, но мне пора вернуться к своим непосредственным обязанностям, - опалила меня своим жарким дыханием обольстительница и легонько куснула при этом мое ухо. И тут я перестал себя контролировать. Почти не соображая, что делаю, я просто задрал ее юбку и в мгновение ока овладел ею прямо на отцовском столе. Ничуть не смутившись, она рассмеялась грудным смехом, распалившим меня еще больше, и прошептала:
- Не надо торопиться. Джентльмен не действует вот так, с наскока. У нас много времени. У юного месье огромный потенциал, а я - хорошая учительница. Я покажу тебе, как зажечь женщину, и вскоре ты поймешь, что в танце участвуют двое, и только так можно достичь наивысшего удовольствия.
Конечно же, я не мог не поделиться с Лукой важной новостью, что стал, наконец, мужчиной. Без излишних деталей, естественно, не пристало джентльмену, да он и не расспрашивал. Тем не менее, это не оставило его равнодушным. Лука по-прежнему не выдавался ростом и совсем не был спортивным, выглядел младше своих лет, да и внешность имел довольно заурядную, так что лишать его невинности никто не торопился, зато поторопился он сам, явно подгоняемый завистью к моему неоспоримому лидерству в этом вопросе. Скопив достаточное количество карманных денег, парень отправился в первый подвернувшийся бордель, похоже, не самого высокого уровня. Мужественность свою ему подтвердить удалось с какой-то не слишком чистоплотной проституткой, но, как на грех, одного раза оказалось достаточно, чтобы бедняга умудрился подцепить скверную болезнь, к сожалению, широко распространённую в то время во Франции. В итоге он приобрел совсем не тот опыт, к которому стремился. Регулярные походы к доктору, унизительные медицинские процедуры, да еще, что для Луки оказалось самым ужасным, и месье Дюкре известили о специфической проблеме со здоровьем у несовершеннолетнего сына-лицеиста. В общем, не повезло.