— Знаю я эту историю, — угрюмо сказал старший лейтенант. — Сама дура. Истеричная. Ее в компанию силой не тащили.
— Дура, — согласилась Зита. — Не себя надо было стрелять. Но вот что лезет из офицеров по пьяни. Батя предлагает такие пустяки прикрывать. Он — хороший командир?
— В армии везде так, — хмуро сказал старший лейтенант. — Зато 17-я бригада — одна из лучших в бою.
— О! — с удовлетворением сказала она. — Пошло прозрение. Мы еще с тобой по лучшей в бою побеседуем как-нибудь… без свидетелей. Кстати о прозрении — ты чего в глаза мне не смотришь? Накосячил где-то или как?
Офицер стремительно покраснел.
— Коля! — развеселилась она. — А ну признавайся!
— Ну, не смотрю, — буркнул офицер и отвернулся. — Я, может, утонуть в них боюсь. Ты красивая.
— Я не красивая, — с сожалением сказала она. — Ленка красивая, а я так, толстозадое недоразумение. А лет через десять вообще лицо загрубеет, станет мужеподобным. Мы, южанки, быстро взрослеем и так же быстро стареем. Просто в армии мало девушек, вот и кидаетесь на всех подряд. Но ты молодец, сдерживаешься. Так держать.
— А я, может, не хочу сдерживаться, — пробормотал офицер, не поднимая головы. — Только ты не подпускаешь ближе. У тебя кто-то есть, что ли?
— Был, — просто сказала она. — Его убили. Спецназовцы. Мы, южанки, рано влюбляемся. Моя юность, Коля, давно позади, не обманывайся возрастом. Я сейчас к мужчинам ровно отношусь, ко всем без исключения. Вот встретил бы ты меня в двенадцать лет — другое дело. В такого красавца-офицера я точно сразу бы втрескалась по уши. И давай работать, а? У нас на прием еще толпа народу.
— Да нафига?! — возмутился старший лейтенант и поморгал воспаленными глазами. — Днем с документами, ночью в патрулях! И охрана складов на нас! И засады! Еще и гражданских на шею подвесила! Нам не разорваться, Зита! Кто здесь начальник комендатуры, а? Сейчас как прикажу идти спать! Вместе со мной…
Она только усмехнулась. Потрепала парня за уши, чтоб взбодрился, чмокнула в щеку с той же целью и уселась перед терминалом социальной службы. Хороший он мужчина, Коля. Возмущается, брыкается, но тянет. Понимает, что в городке единственная власть — военные. Гражданская администрация как-то быстренько самоэвакуировалась, с собаками не догнать, значит, все вопросы решать им. Эвакуация начнется завтра, но до нее еще надо дожить. Всем нужна чистая вода, маленьким детям спецпитание, пайки кто-то должен распределять, а до этого комплектовать, больным и раненым требуются хотя бы противовоспалительные, на погибших при обстреле — справки о смерти… и весь этот воз теперь на них, потому что больше некому.
— Димитриади, пропускай следующего! — приказала она по связи.
— Зита, здесь посыльный, — откликнулся штурмовик. — Тебя срочно в штаб.
Старший лейтенант изменился в лице. Посыльный. На негласном языке армии это обозначало, что предстоит серьезное задание. По пустякам вызывали через связь, а посыльный — вроде как соблюдение режима секретности… который наблюдает половина города. Детский сад, а не армия.
— Вот и ответный ход хорошего командира генерал-лейтенанта Панкратова, — сказала Зита и встала. — Ожидаемо. Коля, не забывай: социалистическое государство — для людей, не наоборот. Доведи начатое нами дело до конца. Я тебя прошу. Чтоб гражданские убыли в эвакуацию обеспеченными всем необходимым, понял? Пайки, вода, лекарства, транспорт, сопроводительные документы, вещевое обеспечение. Все склады, все магазины в нашем распоряжении, у нас есть такая возможность.
— Я не смогу, — честно сказал офицер. — Мне прикажут не маяться дурью, и все. Это тебя боятся, ты же — эсэс, политвойска.
— А ты постарайся, — ласково сказала она. — Я тебя прошу. Очень и очень лично. Обратись за поддержкой к начальнику политотдела бригады, он обязан помочь. Обязан, понимаешь? Государство — для людей. На тебе — двадцать тысяч человек. Обещаешь, что справишься?
— Нет, — хмуро сказал офицер. — Но сделаю все, что в моих силах. Единственное, что обещаю: если с тобой что-то случится… Знаешь, я армейские порядки спокойно принимал, но когда их применяют против девочек, они выглядят такой мерзостью… есть предел и у моего терпения.
— Ты еще застрелись в знак протеста! — рассердилась она.
— В себя стрелять не стану, не дурак.
14
Она ожидала встретить в штабе злорадные улыбочки. Или сочувственные, встречались и такие, и немало. Но в штабе царила рабочая нервная атмосфера, никто на нее особо не глядел, с наружного поста сразу отправили к начальнику разведотдела бригады, как и положено. Начальник разведотдела тоже оказался на этот раз немногословен. Никаких улыбок и комплиментов, четкая нацеленность на работу, всегда бы так. Видимо, бригаде действительно поставили очень сложную задачу, не до ухаживаний.