— И национальным погромам имеется такое же красивое объяснение? — с любопытством спросил полковник. — Ведь избивали всех нерусских подряд, не разбирались, кто виноват, кто нет!
Ей не понравилось слово «красивое», но она решила ответить. Мужчина явно сопротивляется своей животной тяге, ищет более человечный повод снять с нее одежду, стоит потянуть время, вдруг справится с инстинктами сам, вроде бы действие стимулятора строго ограничено по времени…
— Есть объяснение, и его может найти любой интересующийся прошлым России, — спокойно сказала она. — Объяснение кроется в так называемом «еврейском вопросе». Был в истории Советского Союза момент, когда вдруг обнаружилось, что всей культурой в стране распоряжаются евреи. В книгоиздании — они, и в музыкальном исполнительстве тоже, а уж в эстраде — исключительно они. Вроде ничего криминального, просто ребята помогали по жизни друг дружке. Бедного одесского инженера Жванецкого пригрел Райкин, безвестного донецкого боксера Кобзона взяла к себе на подпевки великая Брзжевская, те поднялись и облагодетельствовали в свою очередь тоже кого-то из своих… и миленько и со вкусом оттеснили всех остальных. И закрутились в тесном еврейском кругу немаленькие деньги, из-за родственных и дружеских связей не вполне по государственным схемам, а больше по своим, по семейным. А это уже криминал, и еще какой. Тогда государство среагировало, появился Лапин, и полетели известные и талантливые — кто за границу, кто в безвестность. Обиженные подняли вселенский плач в литературе и средствах массовой информации, благодаря ему история стала широко известна. Когда ребята лезли наверх, пользуясь в конкурентной борьбе нечестными приемами, их все устраивало, но почему-то не понравилось, когда так же нечестно ответило государство. Вот, собственно, это и есть «красивое» объяснение. А если говорить простым языком — в национальных общинах нет непричастных. Невинные мальчики и девочки, которых гоняли и унижали штурмовые отряды, поднимались по жизненным ступенькам не сами по себе, не своим талантом и силами. За ними была могучая поддержка общин. А за ребятами из подкупольников, к примеру — никого. Вот эту социальную несправедливость штурмовики и уничтожали, если совсем просто. Грубыми, нечестными, грязными способами, совсем как когда-то в еврейском вопросе. И точно так же раздавался вселенский плач по невинным жертвам кровавого режима.
— А погромы частных магазинов и фирм? — поддел ее полковник.
— А владельцам частных фирм и магазинов напоминали, что в погоне за прибылями не следует забывать о кодексе законов о труде! — в тон ему ответила она и тут же пожалела о недопустимо мягком тоне голоса, потому что мужчина непроизвольно потянулся к ней.
Она так же непроизвольно отодвинулась и положила руку на кобуру бесшумного пистолета. Полковник отследил движение и замер.
— Даже так? — спросил он задумчиво. — Ну, так даже интересней…
И вернулся в прежнее положение. Не отступит, поняла она с досадой. Выберет момент, навалится вроде бы в шутливой борьбе…
И тут в небе тихо-тихо застрекотало. Полковник вскинулся, она схватилась за «реактивку» — и опустила оружие. Эвакуация все же пришла им на помощь.
С каменным лицом полковник смотрел, как на крохотную полянку перед ними опускается диковинная, словно воздушная, конструкция. Пилот летательного аппарата, затянутый в полетный комбинезон, словно висел в воздухе. «Стрекоза», вспомнила Зита. Прославленный мини-вертолет горноспасателей, им в Копейку обещали поставить эскадрилью, но так и не успели из-за войны…
— Господин полковник, давайте побыстрее! — невежливо сказал пилот. — Здесь «саранчи» летает больше, чем хотелось бы, а моей «Стрекозе» одной пули хватит, чтоб рассыпаться!
— Почему прибыла одна машина?! — с черным от гнева лицом рявкнул полковник. — Почему не звено?
— Что осталось в строю, то и отправили, — буркнул пилот и наконец поднялся с сиденья. — Вам хватит. Или напомнить, что силы Центроспаса предназначены исключительно для эвакуации старших офицеров и генералов? Мне за нарушение инструкции ленская каторга раем покажется! Занимайте спасательный кокон, господин полковник, время уходит!
— Как обращаешься, рядовой? — прошипел полковник. — Какой я тебе «господин»? «Товарищ полковник», понял?!
— Гусь свинье не товарищ, — без всякого страха заметил пилот. — Залезайте.