Покинув Рим, Сергий и его команда тронулись по виа Фламиниа и не съезжали с нее до самого Ариминума. Там, под аркой Августа, их ждала развилка – они свернули на виа Эмилиа. А после Патавиума[34] продолжили путь по виа Попилиа – раскрашенная статуя бородатого Приапа с факелом в одной руке и с рогом изобилия в другой указала им направление громадным фаллосом.
Рядом с Сергием скакал невозмутимый Искандер сын Тиндара, он подставлял лицо ветру и улыбался. За спиной цокали копыта коней Гефестая и Эдуардуса Чанбы, друзей и побратимов, вечно ругающихся и подкалывающих друг друга, но попробовал бы кто наехать на «Эдикуса»! Тут же появлялся Гефестай – с твердым намерением облегчить обидчику переход в мир иной, быстрый и с гарантией.
Роскошную форму преторианцев пришлось оставить дома, как и рабов. Впрочем, четверка всё равно щеголяла в одинаковой одежке: на каждом были скифские шаровары, просторные длинные рубахи с разрезами по бокам, подпоясанные гетскими ремнями с серебряными накладками, изображавшими зверюг и пичуг, луну и звезды. На ногах – мягкая обувка, похожая на мокасины, на плечах – плащи с бахромой, а на головах – войлочные колпаки. Так одевались даки, причем колпаки носили лишь даки-пиллеаты, тамошняя знать. Римляне звали эти колпаки фригийскими и считали их символами свободы – любой вольноотпущенник получал колпак-пиллеус из рук бывшего хозяина в знак освобождения от рабства.
– Командир! – подал голос Гефестай. – Останавливаться где будем?
– Скоро мансион должен быть, – ответил Лобанов, – там и заночуем.
– А недурно устроились латины, – проговорил Искандер, – есть на что посмотреть со вкусом. Цивилизация!
Они как раз въезжали на пригорок, и с высоты открылся живописный вид – на сжатые поля, четко очерченные межами и низенькими оградками, сложенными из камней, на сады и оливковые рощи. Вся земля была возделана и ухожена, а маленькие островки леса или произрастали на отрогах гор, или были посвящены богам. Тогда над верхушками священных рощ поднимались белые храмы. Пустынных пространств не наблюдалось вообще: куда ни посмотришь – всюду колоннады вилл, красные черепичные крыши, дороги, виноградники.
– Сергей, – сказал Тиндарид, не поворачивая головы, – кто-то за нами упорно следует. Я уже восемь перекрестков насчитал – сворачивают строго за нами.
Роксолан, беспечно любуясь пейзажами, спросил:
– И много их?
– Пятеро конных и, наверное, столько же лошадей в поводу.
– Догоняют?
– В том-то и дело, что нет. Строго выдерживают дистанцию – так, чтобы и нас из виду не потерять, и слишком близко не оказаться.
– Мало ли! – подал голос Эдик. – Вдруг им с нами по дороге.
– Может, и так, – легко согласился Искандер.
– На станции видно будет, – решил Сергий.
Мансион, дорожная станция, обнаружился на полдороге к Аквилее. В глаза сразу бросалась государственная гостиница – крепкое двухэтажное сооружение из беленого камня под черепичной крышей, с крытыми галереями. Гостиница была поставлена буквой «Г», длинная, приземистая конюшня превращала ее в «П», а высокий забор с мощными воротами замыкал в квадрат.
Подъездная дорога тоже была мощеная и доводила до ворот. Створки стояли распахнутыми, открывая взгляду чистый двор-плац. У входа тянулись длинные скамьи, параллельно им шла коновязь, похожая на спортивное бревно, и поилка, сложенная из камня. Под навесом на очаге грели вино с водой, еще дальше дымила большая хлебная печь.
– Искандер, – сказал Сергий, – устрой коней, – и протянул эллину эвакцион, выданный Марцием Турбоном. Эвакцион – подорожная грамота – давал право менять лошадей на станциях по всем дорогам империи.
Тиндарид кивнул, слез с седла и принял поводья.
– Прощай, коняка! – похлопал Эдик по шее своего скакуна.
– Седло хоть сними! – прикрикнул Гефестай.
– А он его хочет коню на память оставить, – ухмыльнулся Искандер, – чтобы помнил, кого вез!
– Смейтесь, смейтесь… – с горькой улыбкой великомученика сказал Эдик. – Истинно говорю вам, наступит пора – и прозреете! И восплачете, и раскаетесь за обиды великие, что чинили мне, и возмолите о прощении, но отрину вас, изрекая: «Да поидете вы на фиг!»
– Не юродствуй, – строго сказал Искандер и добавил: – Надо уважать чувства верующих.
– Да?! – мгновенно воспламенился Чанба. – А мои чувства атеиста кто уважать будет?!
– Это несопоставимые понятия.
– А чего это ты за христиан заступаешься? Крещеный, что ли?
– И не крестился, и не собираюсь. Но и буффонаду устраивать на манер евангельских текстов тоже некрасиво.
– Ох, какой же ты зануда!
Махнув рукой на «воспитуемого» и «воспитателя», Сергий прошел в харчевню, к статионарию – управителю дорожной станции. Это был крупный мужчина в тунике, смахивающей на женскую ночнушку, с серым пухом на голове. Нос сапожком, вялый подбородок, толстые губы, будто осами накусанные, слезящиеся глаза – внешность у статионария была не из приятных.
– Сальве, – бросил Сергий. – Со мною еще трое. Комната найдется? Я имею в виду, хорошая!
Управитель пожевал губами, словно пробуя их на вкус, и слегка поклонился.
– Пожалуйте! – указал он на двор. – По лестнице на галерею, третья дверь!
Лобанов кивнул и вышел.
– Седла тащите наверх! – скомандовал он.
Сергий взвалил на плечо еще теплое седло – и поднялся по лестнице на галерею. За третьей дверью он увидел койки в ряд, пустые полки вдоль стены и окно, закрытое ставнями. Сгрузив седло на кровать, Роксолан подошел к окну и раскрыл ставенки. За мансионом журчала речка, ее обступали ивы, как будто сошедшиеся на водопой, а дальше синели и лиловели Альпы.
– Есть когда будем? – поинтересовался Гефестай, вваливаясь в «номер».
– Пошли уж, – проворчал Сергий и спустился вниз. Ободренный кушан потопал следом.
И тут во двор въехали «преследователи» – крепкие ребятишки с нахальными глазами и уверенными движениями. Впереди покачивался в седле молодой парень с лицом холеным и капризным. Видать, был он человеком зябким, поскольку носил и верхнюю тунику «непристойного» алого цвета, и «внутреннюю» белую – краешек ее бесстыдно выглядывал над коленом. Ноги «вьюнош» обвязал ткаными шерстяными обмотками, а плечи кутал в плащ-лацерну, окрашенную в пурпур. Такая лацерна стоила десять тысяч сестерциев, она издали колола взгляд, неслышно, но зримо афишируя богатство и знатность всадника. Сергий усмехнулся – встречая молодого римлянина по одежке, он приметил под вызывающей оболочкой изнеженного и избалованного сынка, сытенького и белотелого.
Сынка сопровождали четыре ликтора, кое-как удерживавшие на плечах свои фасции – тонкие пучки вязовых прутьев, перевязанные красными ремнями. К сим представительским вязанкам были приткнуты топорики.
– Кого это принесло? – полюбопытствовал Гефестай.
– Знаешь, – улыбнулся Роксолан, – мне без разницы.
Он немного лукавил – проезжая пятерка его заинтересовала. К одному из ликторов, сопровождавших капризного парня, Лобанов присмотрелся внимательней. Знакомое лицо… Как у того гладиатора в Большом Цирке. Или это он и есть? Похоже, что так! Патриции частенько нанимали гладиаторов для темных дел или для охраны. Как звали того димахера? Луций Эльвий «Змей» – так, вроде, было написано на флажке-программке. Этот тип опасен. От него исходит ощущение силы, а взгляд – твердый и спокойный, почти равнодушный. Казалось, ничто не волнует этого человека – страхи не холодят кровь, радости не горячат. Воистину, Змей.