Туман тут же поглощал клубы пара, которые вырывались у него изо рта.
— Любопытно, что будет с нами дальше? — с трудом произнес я. — У меня в ногах адские боли… и они поднимаются все выше…
— А что, по-вашему, может с нами случиться? — фыркнула грязно-серая тень.
Я схватил Флери-Мора за руку, и мы стали следить за своим исчезновением. Сначала мы превратились в тени бюстов, потом в тени голов, а потом растворились совсем. И пока мы следили за исчезновением своих тел, сами эти тела испытывали ужасную муку, ибо погружались постепенно в какую-то давящую, леденящую сердце среду. Я не видел даже своих пальцев, поднесенных к самым глазам. Я словно ослеп… И тут нервы мои напряглись до предела. Я понял, что происходит что-то небывалое!
Геолог приблизил губы к моему уху. Он говорил громко и спокойно:
— Удивительно, знаете ли, что такой насыщенный туман но разрешается дождем… куда там, снегом, градом!.. И еще меня удивляет, что при таком страшном холоде пропитавшая нас влага, не замерзает…
Я лизнул свои мокрые усы и убедился, что этот туман не только холодный, но и соленый.
— Ну, скажите, слыхали вы когда-нибудь о подобном приключении? Это словно слезы самой смерти… Только не отходите от меня!
— Нет, я не двигаюсь… Мы сделаем доклад. Определение: полный мрак, но белесый, тускло-белого цвета… А! Смотрите, кажется, светлеет!
— Да, начинает светлеть.
И в самом деле неосязаемая вата, окутавшая нас, окрасилась намеком на зарю. Слабый свет, трепеща, уже расползался в нем, но прозрачность еще ш возвращалась.
Я увидел прежде всего тень Флери-Мора, который постепенно материализовался. Мой коллега удивлялся:
— О черт! Где?.. Что такое?.. И все-таки я уверен, что остановился на тропинке…
— Ну? — встревоженно спросил я.
— И что это за красный песок у меня под ногами?
— Мы, вероятно, сбились с дороги.
— Сбились с дороги? Где? Каким образом? Откуда здесь этот красный песок? С каких пор?
— Может быть, что действие соленого тумана…
Флери наклонился, разглядывая красный песок.
— Вот и ветер поднимается, — заметил я.
Он быстро выпрямился.
— Что вы говорите?
— Я сказал, что ветер поднимается. Разве вы не слышите его шум в сосняке?
— А разве вы не видите, что туман неподвижен и, значит, ветра нет и не может быть?
— Но вы вслушайтесь.
— Да, но этот шум… шум ветра… он идет справа…
— Ну, так что же?
— Справа сосен нет! Это не шум ветра,
— А что же тогда?
— Сейчас мы узнаем. Этот проклятый туман рассеивается.
Освещенность усиливалась с какими-то утомительными колебаниями. Становилось теплее. Проступили неясные предметы: камни, пучки травы. Присмотревшись к ним, геолог вскричал:
— Смотрите!
Но тут откуда-то из непроницаемой глубины раздался резкий вопль — хриплый, свирепый трубный клич, напоминавший мне зверинцы, цирки, зоопарки…
Бледнея, мы смотрели друг на друга расширенными от ужаса глазами, осененные одной и той же невероятной догадкой.
Испуг не помешал Флери упрямо прошептать:
— Вы ботаник — рассмотрите-ка получше эти травы!
Но, охваченный инстинктом самосохранения, я сдерживал лишь судорожный порыв к бегству. Мне захотелось умчаться отсюда, бежать, бежать без оглядки. Флери удержал меня.
— Стойте на месте, ради всего святого стойте! Я по знаю точно, где мы находимся… Обрыв должен быть где-то здесь, совсем близко. Вы можете упасть. И потом, — прибавил он повелительно, — вспомните, кто вы, черт возьми! Подумайте о своем звании. Мы должны благословлять то, что с нами происходит. Мы обязаны достойно провести наблюдения! И сказать только, что все это кончится лишь докладом в той или иной секции института!
Эта нотация вернула мне хладнокровие.
— Согласен, — сказал я. — Но согласитесь и вы, что можно же потерять рассудок, увидев посреди Шампани тропические травы и услышав…
— Погодите! — прервал он, протянув руку в направлении предполагаемого обрыва. — Вот что вы считаете ветром!
— Оно усиливается… Это не ветер!
— Я вам не подсказывал.
— Это шум реки… или потока… большой реки…
— Внимание! Вот что-то новое, Шантерен!
Дрожащий свет все усиливался. Стала различимой суживающаяся кверху качающаяся колонна, за нею еще и еще… Однако предметы не выходили из туманной дымки, а проступали карандашными набросками. Казалось, они созданы из тумана. И самый шум реки представлялся звуком, присущим туману, как присущей ему представлялась и теплая свежесть со смолистым запахом.