— М-мм… сто?
Готовясь отправиться за покупками, она подкрашивала губы.
— Четыре тысячи девяносто шесть! — торжествующе воскликнул он. — А через тридцать шесть часов — двести шестьдесят две тысячи сто сорок четыре! А через двое суток — много миллионов! Мой «Муравей» — это ком снега, с которого начнётся лавина!
— Не… не чересчур ли это много? — слегка испуганно спросила она и, оторвав взгляд от зеркала, посмотрела на мужа.
— В любой момент, отдав приказ, можно остановить самовоспроизводство, — весело успокоил он жену. — Именно это я и сделаю, как только «Муравей» пройдёт испытания. Ты только представь себе, как быстро и дёшево могут мои «Муравьи» сровнять с землёй Гималаи или перенести Великобританию на Северный полюс!
Она рассмеялась.
— Что ты говоришь, Малькольм! Ведь мы там замёрзнем.
— Это просто пример, — ответил он, не обращая внимания на её смех. — Ну, а каково это оружие… Ты ведь слышала все эти бесконечные сетования на огромные военные расходы? «Муравей» может создать армию из кучи камней! Конечно, с одним «Муравьём» при всей его прочности легко управится противотанковая пушка, но миллиону, который через два часа станет двумя миллионами, сопротивляться бесполезно! Стальные челюсти сжуют даже танки, дивизии танков и опустошат территорию неприятеля так же основательно, как полчища настоящих муравьёв. Только представь себе, что будет, если двадцать моих «Муравьёв» перебросить по воздуху в пустыню Гоби. За сутки их станет там больше восьмидесяти одной тысячи! А если ввести в них инстинкт миграции, они вскоре расползутся по всей Азии!
— Нет, только не война! — и она вздохнула: ох уж эти мужчины! — Неужели нам мало тех войн, которые были?
— Разумеется, — пробормотал он немного растерянно. — Но ведь… любое достижение науки можно использовать как для блага человека, так и во зло ему. Всё зависит от того, в чьи руки оно попадёт. Но всё равно нужно изучать, пробовать…
— Нужно ли? — Она опять услышала детский смех, но теперь не улыбнулась. — Ведь у нас есть всё — достаток, досуг. Зачем тебе этим заниматься, Малькольм? Чего ещё может желать человек?
— Многого — например, удовлетворения своей любознательности, — и он пожал плечами. — К тому же мои «Муравьи» принесут людям пользу. Благодаря им человек сможет менять облик других планет, превратить их в цветущий сад!
— Или в пустыню! — Она уже закончила сборы и была готова лететь в город. — Ты меня отпускаешь, Малькольм?
Конечно, он её отпустил. Но в городке, делая покупки, она всё время думала о том, что мужчины, даже гениальные, — это всего лишь восторженные, любопытные, неосмотрительные дети…
Когда вечером из-за тяжёлых вершин Бен-Аттоу выскользнула луна, в её неярком свете, упавшем на вересковые пустоши, сверкнула полусфера из светлого металла, легко и быстро находившая себе дорогу между скал и небольших озёрец. Следом за ней, стараясь не отставать и тяжело дыша, бежал вприпрыжку немного грузный человек, явно чем-то взволнованный…
«Муравей» был запущен. На полусфере, в восьми футах над землёй, вращались антенны локаторов и мигающий зелёный индикатор. Малькольм поздравил себя с тем, какие у его машины ловкие, удивительно точные движения. Ничто не может остановить её: ни темнота, ни туман, ни холод, ни неровности рельефа. Ничего более совершенного кибернетика не создавала ещё никогда.
Однако реле, управляющие теплоуловителями, он предусмотрительно заблокировал. Ему не нужно, чтобы этот робот воевал, — его «Муравей» должен стать родоначальником миллиардов себе подобных, которые рассеются по земле, чтобы служить человечеству. Сердце профессора переполняла радость.
Между тем полусфера, словно живая, ползла вперёд. Её чёрная тень плясала на поросших вереском пригорках и на гранитных валунах. Её органы чувств нюхали, слушали и смотрели… Она тихо гудела и мигала зелёным глазом. Вдалеке, где-то под серебристо-серым силуэтом Бен-Аттоу, безнадёжно и насмешливо залаяла лиса, и эхо её голоса долго умирало в ущельях. Шотландское плоскогорье тянулось вдаль и исчезало, бесконечное и тёмное, в прохладной ночи. Но Малькольм не слышал охотничьего клича лисы, не видел пустынного плато. Он смотрел только на своё создание, смотрел, будто на собственное дитя.
Наконец, пробродив с добрую милю, полусфера остановилась у осыпи гравия, протянувшейся между топями от ближайшего горного отрога. Гравий лежал здесь со времён последнего оледенения, когда могучие естественные силы дробили острые вершины гор и сбрасывали обломки вниз.