Новая, нетрадиционная тематика, с которой она связана, требует и особой поэтики, своей образной системы, своих средств выражения. Это огромная, мало затронутая литературоведами область исследований, в неё мы не будем углубляться. Но кое-что всё же стоит отметить.
Немного остановимся на рассказе Нильса Нильсена «Ночная погоня». Не потому, что это самый выдающийся рассказ сборника, не потому, что в нём сделано художественное открытие, а потому, что в нём всё наглядно, как на предметном стекле. Герой повествования учёный, творец кибернетических «муравьёв», которые едва не губят как своего создателя, так и всё человечество. Приглядимся к этому образу. Он прост: безмерная любознательность, неукротимая жажда творчества и наивность — вот, пожалуй, и все краски.
Художественная бедность? Да, если сравнивать с образцами обычной прозы, характерами, выписанными со всеми нюансами, противоречиями и сложностями. По сравнению с ними образ учёного в рассказе «Ночная погоня» типичная маска характера, а не сам характер.
Однако у тех же классиков, особенно в рассказах, мы находим образы совсем иного рода. Таков, например, унтер Пришибеев у Чехова. Тоже ведь маска! «Не толпись, разойдись, не ведено, тащить и не пущать» — вот и все краски… А какой образ!
Этим я отнюдь не хочу сказать, что мастерство датского фантаста равноценно мастерству Чехова. Речь о другом. О том, что образ может быть создан разными средствами и его «масочность» далеко не всегда недостаток. Есть два типа образов, два способа их создания, они в принципе равноценны. Об этом стоит упомянуть потому, что фантастика тяготеет именно к образам-маскам. Особенно научная.
В сборнике это бросается в глаза. Представлено свыше десяти стран, около двадцати авторов, есть маститые, есть малоизвестные, одни рассказы, что типично для любого сборника, получше, другие послабей, почерк писателей иногда разительно несхож, а вот образы — одного ряда.
Это не случайно. Герои фантастических произведений чаще всего действуют в ином пространстве-времени, чем персонажи; допустим, «семейного романа». В научной фантастике, уж таково поле её тематики, гораздо выше степень условности, куда меньше бытовых реалий. Поэтому способ, каким создан тот же Безухов, здесь, как правило, не работает, не может работать — вне зависимости от суепени таланта. Зато на редкость пригоден тот способ, каким создан, к примеру, гоголевский Плюшкин. Тоже ведь «маска»!
Разумеется, нет правил без исключений, но такова тенденция. При разговоре о достоинствах и недостатках научной фантастики её нельзя не учитывать.
Представленные в сборниках рассказы европейских фантастов объединяет ещё одно — гуманизм. Дальнейшее развёртывание научно-технического прогресса при неизменности условий «западного образа жизни» ни у кого не вызывает восторга. Скорей тревогу. Я уж не говорю о едкой социальной сатире Эрманно Либенци «Автозавры». Но вот, скажем, «Патент Симпсона» Примо Леви. В рассказе есть мечта, есть завораживающая воображение идея союза и дружбы с живой природой, а чем всё кончается? Достижение тотчас используют торговцы наркотиками…
Так поблекли и осыпались недавно ещё характерные для западной фантастики технократические иллюзии, упования, что научно-технический прогресс сам по себе всё разрешит и улучшит, мир. Да, киберы будут, но подумаем лучше о человеке!
И фантасты Европы думают. Используют магический кристалл художественной фантазии, чтобы лучше понять настоящее и разглядеть туманные дали грядущего. От десятилетия к десятилетию растёт удельный вес фантастики в литературе, всё шире её популярность, всё больше произведений.
Уж очень актуально то, о чём она пишет.
БЕЛЬГИЯ
ХЮБЕРТ ЛАМПО
РОЖДЕНИЕ БОГА
1. Встреча старых друзей
Меня зовут Марк Бронкхорст. Я преподаю историю. Доцент. Закоренелый холостяк. И вовсе не склонен к авантюрам. Хотя, с другой стороны, что за жизнь без приключений?
Почему именно мне была доверена эта тайна, не знаю, ведь такая ноша не по плечу даже людям с более твёрдым характером. Как бы то ни было, непреодолпмая сила побуждает меня доверить рассказ бумаге. Преданный гласности, он не может не найти живого отклика. И если только его не сочтут праздной выдумкой, он доставит мне немало хлопот. Но приступим к делу.
Сомневаюсь, чтобы отец Кристиан дотянул до пасхи. Боюсь, что не ошибаюсь. И, как мне кажется, он сам молча разделяет мои опасения, хотя о своей близкой смерти ничего не говорит. Присущее ему чувство юмора, очевидно, не может примириться с романтическим представлением о тайнах, которые уносят с собой в гроб. Он же сделал свой выбор. И даже неумолимо надвигающаяся тень смерти не в силах заставить его отступиться. Я дал слово сохранить его тайну.