– Поговори с ней, Таннис, – сказал он неторопливо.
– Алли, здесь Таннис, Алли…
Глаза Алисии вернулись к экрану связи, и гнев ее поколебался. В воздухе повис странный звук, и она поняла, что это ее суть, рычание неугасимой животной жестокости. Она нахмурилась, в медленной, мучительной конвульсии пытаясь понять: Таннис? Что Таннис делает здесь? Как сюда попала?
– Я в диспетчерском катере перед тобой, Алли, – сказала Таннис, и сердце Алисии сжалось. На лице Таннис сверкали слезы, слезы звучали в ее тихом голосе, и истрепанный лоскут души старой Алисии терзался вместе с Таннис. – Со мной дядя Артур и Бен Белькасем… Мы… мы не дадим тебе сделать это, сержант.
Алисия попыталась что-то сказать, она хотела закричать на Таннис, прогнать ее, чтобы никто не мешал ей удовлетворить свою жажду разрушения. Но губы Алисии лишь шевельнулись беззвучно, Таннис продолжала говорить, а их корабли продолжали сближение со скоростью, в полтора раза превышающей скорость света.
– Пожалуйста, Алли, – умоляла Таннис. – Мы знаем всю правду, дядя Артур знает. У нас с собой ордера на арест. Мы возьмем их, Алли, клянусь тебе. Не надо, Алли. Не заставляй нас убивать тебя.
Алисия разрывалась во внутренней борьбе. Она хотела бы сказать Таннис, что смерть – то, что нужно, что ее надо убить. Не опасность смерти вызвала у нее слезы, а голос Таннис, печаль Таннис и понимание единственного способа, которым невооруженный диспетчерский катер мог ее уничтожить.
– Пожалуйста, – прошептала она в переборку. – Пожалуйста, Таннис. Только не ты.
Но ее передатчик молчал, только Мегера и Тисифона слышали ее и чувствовали ее переживания, и Таннис глубоко вздохнула.
– Ладно, Алли, – прошептала она. – Все-таки не кто-то чужой.
Алисия Де Фриз взвилась из командного кресла и набросилась на экран с кулаками. Раздробленный пластик резал ей руки, и ее животный вопль перекрыл даже надрывное завывание привода. Она вырвала прибор из стойки и грохнула его об пол. Но она не могла убить память, не могла погасить понимание, кого она собирается убить. Ее ненависть, чувство потери и скорбь были такой агонией, которую не в силах прекратить даже смерть.
– Нет, она не отвернет, – прошептал Кейта бескровными губами. Таннис тихо всхлипнула.
Бен Белькасем только кивнул и слегка подкорректировал курс.
У существа по имени Тисифона не было глаз. Оно никогда не плакало, не зная печали, сострадания и любви. Эти понятия были чуждыми для Тисифоны, они не были частью задачи, ради которой она создавалась.
Так было раньше.
Она чувствовала отчаяние и горе Мегеры за барьером, который воздвигла, чтобы защитить искусственный интеллект от безумия хозяйки. Она ощущала их как бледную, хилую тень той агонии, которая охватила Алисию. Агонии, созданной ею, Тисифоной, и мучающей невинную жертву. Лишь тень былой Алисии пока еще жила, и вина лежит на Тисифоне. Она превратила величайшего из всех встреченных ею воинов в животное с помутившимся разумом, которое может остановить только смерть. А еще хуже, что Алисия сознает, что с нею стало. Где-то в глубине души она ужасается своему новому обличью и жаждет смерти как избавления.
Тисифона пригляделась к своему творению и содрогнулась в ужасе. Она сломила Алисию Де Фриз, разбила ее понятия о справедливости, милосердии и чести. Но, отняв их у жертвы, она сама заразилась ими. Она с самого начала видела себя в Алисии. Сейчас фурия в Алисии доведена до совершенства, но она сама стала другой, и то, что было перед ней, ее ужасало.
Она поборола парализующее презрение к самой себе. Бездонная ненависть и кровожадность новой Алисии шипели и трещали перед ней. Ее охватил страх. Она, никогда не знавшая страха, испугалась, стоя перед равной себе. Проще всего было выждать несколько быстротекущих минут и позволить смерти отделить ее от этой бурлящей бездны. Ибо Алисия Де Фриз была фурией, способной погубить даже бессмертную.
Но Тисифона слишком много узнала, слишком сильно изменилась. Ее была вина, ей и расплачиваться.
Она выждала еще одно бесконечное мгновение, собираясь с силами, и ринулась в бездну.
Алисия Де Фриз завыла и взвилась в воздух, окровавленными кулаками барабаня себя по голове. Она извивалась в агонии, отскакивая от переборок, упала на колени, ударившись лицом о палубное покрытие, хаос и безумие царили в ее голове.