Вокалист ― кажется, Зиэн называла его Кимом ― встал спиной к толпе и развел руки в театральном жесте. Позади сцены появилось туманное изображение ― дорога, уходящая вдаль, нависшее мрачное небо, затянутое тучами. Пейзаж проявлялся и искажался, становился фантасмагорическим и пугающим.
В каморках одна девушка умела показывать пейзажи, короткие диалоги. Правда, хорошо получались только зарисовки реальных событий, произошедших с рассказчицей недавно. Мы все равно платили за демонстрацию информацией и деньгами. Зимой для выхода на улицу нужны были ватники, которых у нас не было. В легкой одежде зимой ходили только аристократы и сотрудники Института, а еще нищие. Мы все-таки больше напоминали вторых, чем первых.
А вот новички часто забывали о сезонной одежде, сказывались привычки из прошлого. Стоили ватники дорого, и обзавестись таким с одной нашей зарплаты было нереально.
Поэтому гуляли реже и в развлечениях нуждались остро.
Тем временем вокалист на сцене застыл в странной и неестественной позе, словно ждал призванных духов. Изображение за сценой становилось ярче, цвета ― насыщенными, грозными, как в последнюю минуту перед бурей. И появился звук, отдаленный, но четкий ― бряцанье металла, шум тысячи слаженных шагов.
Затем вокалист повернулся к зрителям, толпа взревела, а он заговорщицки улыбнулся, щелкнул пальцами ― на раскрытой ладони вспыхнуло пламя. Ким осторожно, как птицу, пронес светящийся сполох к краю сцены на вытянутой руке и оставил здесь, в воздухе, отошел к центру и зажег следующий огонь. Всего он установил их семь, пока остальные настраивали инструменты, и это были странные огни, которые ярко освещали лица артистов и инструменты, оставляя все остальное в тени сгущающихся сумерек. Музыканты теперь немного напоминали кукол знания, которых раскрашивали в цеху, с прорисованными лицами и руками на пустой деревянной заготовке.
Я невольно поразилась мастерству. Сколько же ресурса у этого вокалиста? Не меньше, чем у меня, если не больше, ведь ему еще петь, чтобы было слышно на всей площади, заполненной народом. Может, и я была музыкантом? Фургоны казались уютными, как дом, который я потеряла.
А потом начался концерт. Тонкий налет цивилизованности слетел с меня вместе с первыми звуками мощных гитарных риффов, я прыгала под барабанный бой, как дикие предки вокруг костра после удачной охоты. Вокалист с заразительной жизнерадостностью исполнил несколько по сути тяжелых, неоднозначных песен о странных подвигах забытых героев и пару не просто двусмысленных, а безусловно непристойных куплетов. Глубокий голос будил какие-то абсолютно дремучие инстинкты. Музыкант прямо на сцене пил эль, но не пьянел. Лишь усмехался и швырял зачарованные на неразбивание кружки в ревущую толпу. Я была частью орущей массы, клеткой большого организма, лишенной смешной и ненужной здесь индивидуальности.
Неожиданно я услышала слова новой песни, которые разрушили уютный транс. Стихи обращались ко мне, напрямую и без эпитетов. Я почувствовала, как засосало под ложечкой от невнятной тоски, которая обитала рядом все время, и вдруг обрела форму, выраженная словами; оказалась невыносимой, болезненной, но в то же время стало легче, как будто вскрылся нарыв.
Закрой свой дом, закрой глаза,
закрой, и не смотри назад.
Иди ко мне, иди вперед,
тебя дорога ночью ждет.
Ким пел резко, почти агрессивно, и гитара играла, как песня ветра, и барабаны звучали, как стук колес, не оставляя выбора. Это была не песня, это был зов дороги, и он как таинственный магнит вытянул весь покой из моей крови, оставив лишь мучительное желание отправиться в путь.
Стабильность испортила меня, расслабила, превратила в комнатный цветок. Страшно представить, я жила на одном месте, ходила на одну и ту же работу, бегала по одному и тому же маршруту больше года. Я покрылась пылью, как бесполезный сувенир, еще немного, и из ног вырастут корни, и тогда я никогда не смогу съехать с проторенной колеи.
Концерт закончился, музыка смолкла. Я осталась на месте.
― Пошли, ― тронула меня за плечо Зиэн.
― Подожди, ― сказала я. ― Возьму отпечаток у вокалиста на память.
В Каморки идти не хотелось. Я уже провела там слишком много времени, и мысль об еще одной ночи на том же месте вдруг показалась невыносимой. В голову приходили безумные мысли о диких поступках, чтобы отсрочить момент возвращения в рутину. Можно украсть повозку и поехать из города в сторону моря сегодня же. Впрочем, я понимала, насколько это глупо и опасно. Меня догонят, как только закончится ресурс, и тогда сегодняшняя обыденность будет казаться сказочным садом. Но я вырвусь из колеи, устроюсь работать в караван торговцев, кем угодно, хоть конюхом и зазывалой. Не останусь здесь. Надо только подумать. Жалко, в Институт идти не с чем, но сидя в цеху много ресурса не наберешь, все равно нужно что-то менять.
Я встала в очередь или, вернее, бурлящую толпу фанатов. Здесь прыгало, толкалось, обнималось человек сто, не меньше. Слышались обрывки уже знакомых песен, исполняемых пьяными голосами, пахло молодостью и элем.
― Я тогда пойду, мне завтра рано вставать, срочный заказ, ― виновато сказала Зиэн, оглядывая кипучую человеческую массу. ― Ты не задерживайся.
― Конечно, ― с облегчением сказала я. Не хотелось разговаривать и обсуждать концерт сегодня. ― Все в порядке, у меня полно ресурса, не беспокойся! Передавай Эмми привет и скажи, чтобы ложилась спать, не дожидаясь меня. Приду тихо, будить не буду. Интересных тебе снов!
― А тебе ― отлично провести время, ― улыбнулась художница.
Я обыскала все свои карманы, не зная, что надеюсь найти. Со времени пробуждения у меня не было ни платков, ни бумаги. Наконец решила ― пусть ставит печать на рукав. Вышью, будет напоминать.
Когда подошла моя очередь, я подняла к вокалисту руку. Натянула рукав на костяшки пальцев, зажала ткань в кулаке.
Ким Роаден быстро поставил печать на рукав и наклонился посмотреть на меня. Я улыбнулась, стараясь вложить в эту улыбку всю признательность за то, что проснулось во мне. За то, что в жизни появился смысл, а не только отчаянная цель узнать, кто я. Ким замер на мгновение, наклонился еще ниже и произнес негромко:
― Так вот для кого я пел. Ты мне нравишься.
― Ты мне тоже, ― ответила я.
― Хочешь провести ночь со мной сегодня?
― Хочу.
― Так просто? ― удивился он.
― А должно быть сложно? ― спросила я с вызовом.
Вместо ответа он взял меня за руки и поднял на сцену легко:
― Сейчас я закончу здесь, ― сказал Ким, ― и ты расскажешь мне о себе.
Глава 17
Я открыла глаза и посмотрела на потолок фургона, в центре которого красовался настежь открытый люк. В люке виднелось небо, необычно синее и яркое для осеннего дня. Было раннее утро и было свежо и зябко.
На стене фургона, прямо передо мной, висела старая карта, вся испещренная мелкими пометками, расчерченная извилистыми линиями, выцветшая на солнце и с оторванным углом. На противоположной стене ― гитара с изображенной на корпусе обнаженной девушкой. Гармоничный рисунок, изгибы женской фигуры, как отражение форм инструмента.