На сцене группа психологов представляла доклад о соотношении возрастных и индивидуальных закономерностей личности, необходимых для успешного прохождения испытания и адаптации к социальной общности института. Оказалось, я попадаю в статистическое преобладающее большинство (более девяноста процентов) людей, которые считают, что для успешного прохождения испытания необходимо набрать максимально доступное количество ресурса, что, впрочем, являлось отнюдь не обязательным фактором. Зато по возрасту (три дня назад двое исследователей, изучающих биомаркеры старения, определили мой точный биологический возраст ― двадцать пять лет и три месяца) ― так вот, по возрасту я выбивалась из средних показателей, хотя и попадала в стандартное отклонение. Согласно заявлениям и разноцветным графикам психологов, большинство людей попадают в Институт в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, сразу после кризиса подростковой идентичности и психологического отделения от семьи. Институт становится для таких подростков новой, целенаправленно выбранной семьей, на благо которой они и работают с максимальной отдачей.
В заключение один из докладчиков, невысокий мужчина средних лет невыразительным голосом произнес небольшую речь, которая произвела на меня неприятное впечатление, хотя ее смысл я до конца не поняла.
"Усиливающаяся индивидуализация и стремление к независимости, ― говорил он, ― делает Институт конкурентоспособным по отношению к другим институтам социализации подрастающих поколений, таких как семья и друзья. В результате этого часть подростков решается на кардинальное изменение своей жизни. Для подростков из аристократии такой переход считается социальной нормой и получение опыта и образования в Институте входит в группу базовых семейных ценностей. Для подростков из других слоев общества поступление в Институт способствует повышению социально-экономического статуса и играет роль так называемого "социального лифта". В большинстве своем вступительные фантазии представителей группы подрастающих поколений демонстрируют равнодушие к вопросам, находящимся в фокусе повышенного внимания, и достаточно базовых методов формирования ценностных ориентиров.
Для представителей молодежи и старшего поколения, особенно из непривилегированных слоев общества, задачи обеспечения социальной и психологической гармонизации выступают более рельефно, в связи с чем необходимо использовать ряд инструментов для уменьшения напряжения, завершения социального и ментального перехода и ликвидации стремления к реформированию. Стоит отметить, впрочем, что указанные проблемы не затрагивают преимущественное количество стертых, менталитет которых соответствует социальным нормам Института".
Интересный доклад. Неоднозначный.
Я задумчиво поднялась по лестнице на второй этаж, к кабинету нашей исследовательской группы. Зашла без стука, села.
― Прогульщица наконец-то явилась, ― пробурчал Илин, недовольный тем, что я трачу рабочее время на семинары, но явно не запрещающий дальнейшие поиски и самообразование. ― Что нового узнала сегодня?
― Что мне, как стертой, не нужна психологическая гармонизация личности, потому что я демонстрирую равнодушие к вопросам, находящимся в фокусе повышенного внимания.
― Интересно, ― хмыкнул он. ― Вот уж никогда бы не подумал.
― А что это за вопросы? ― спросила я.
― То есть про вопросы вам не рассказали? ― вздернул кустистые рыжие брови профессор, и сразу же, довольно демонстративно, потерял к беседе всякий интерес.
― Нет, ― пожаловалась я. ― Тирада про гармонизацию была в самом конце. Вообще показалось, что лектор обращался к другой группе таких же психологов. А мы ознакомились с отрывком сомнительной и немного конфиденциальной информации просто за компанию, по ошибке.
― Понятно, ― кивнул Илин. ― Но я-то не психолог, вы же знаете. В фокусе моего повышенного внимания находится наша работа, так что хватит тут разглагольствовать.
Глава 50
Тем не менее, через несколько недель совместной работы профессор показал оранжерею. Через пролет от рабочего кабинета раскинулся закрытый зал с застекленным потолком. В воздухе держался резкий специфический запах озона, влажной земли и еще чего-то неуловимого. Возможно, сильно поврежденной вероятности. Вдоль стен тянулись виноградные лозы, колосилась пшеница, в дальнем конце грядок цвели помидоры. В зале было ощутимо холодно, на зеленых листьях лежала изморось, землю прикрывала тонкая ледяная корка. Когда Илин заговорил, изо рта пошел пар.
― Вот, ― сказал профессор торжественно, ― результат направленной мутации. Воздействуя на случайность, я через считанное количество поколений могу получить растение с желаемыми свойствами. Морозостойкая пшеница. Виноград, который плодоносит круглый год в резко континентальном климате. Дополнительного воздействия ресурсом не требуется.
― То есть эти культуры способны просто расти за пределами Института? ― уточнила я, зябко передергивая плечами.
― Да хоть у тебя под окном гостиницы, на клумбе, ― подтвердил он.
― И что для этого нужно? ― спросила я.
― Посадить. Поливать. Сорняки выпалывать. Помидоры удобрять один раз в сезон, ― раздраженно перечислил он. ― Ты хоть какое-то представление об огородничестве имеешь?
― Смутное, ― призналась я. ― Если честно, то просто не могу понять, почему вы публикуете работы по изоморфизму, которому не нашли применения, а культуры, способные совершить революцию в агрономии, растут здесь, на задворках? Лаборанты с ними почти не работают, мы же все в одном кабинете сидим и частые отлучки в оранжерею бросились бы в глаза.
― А ты думаешь, это нужно Институту? Ну ты все-таки и наивная! Или недалекая. Это же надо с полной убежденностью спрашивать о публикации, ― сморщился Илин. ― Хочешь ― вперед и с песней, я тебе даже все материалы дам, и от соавторства добровольно отказываюсь. Только учти, я однажды выступил с подобным, и отнюдь не столь революционным, проектом на среднегодовом отчете, и с тех пор у меня доступ только к десяти процентам библиотеки, как у ученого, разрабатывающего "Низкоэффективные проекты, дающие мало ресурса, и не входящие в систему устоявшихся ценностных ориентиров".
― Почему? ― удивилась я. ― Что за ориентиры и фокусы внимания, вообще?
― Слушай, ты правда не понимаешь, или притворяешься? ― обозлился вдруг Илин. ― Мне-то казалось, что ты полстраны объехала и хоть немного можешь выглянуть из-за шор. Что, вообще, по-твоему представляет Институт? Сборище талантливых людей, прошедших сумасшедшее испытание?
Илин подошел к виноградной лозе, начал аккуратно обрывать и есть сочные зеленые ягоды. Ухо профессор демонстративно выставил в мою сторону, ожидая ответа.
― Не только, ― осторожно ответила я, ― Это еще и орган власти.
― Да неужели? Ты знаешь слово власть, ― могучие брови поползли вверх в притворном изумлении, ― Может и источники власти перечислишь? Чисто теоретически.
― Исторические традиции... Ну там, цари, указанные в нарисованном знании... ― всерьез задумалась я.
― Это раз, ― загнул палец Илин. ― Еще?
― Потенциальная возможность применить силу к тем, кто ослушается.
― Хорошо. Два.
― Общественное доверие... То есть Институт же занимает особое положение, все знают, что здесь собраны самые талантливые и ментально сильные маги, а управляют ― избранные из избранных... Люди верят, что у сотрудников есть право на власть.