― Итого: Сила. Авторитет. Право, ― сформулировал Илин, сжал между пальцев сочную виноградную ягоду, на замерзшую дорожку брызнул сок. ― Я не историк ― в Нелоудже не осталось историков, это любой думающий человек понимает, но представляю текущую ситуацию так. Права у Института нет. В Нарисованном знании Институт не изображен, обычаи и традиции в массовом сознании на стороне монархии, классического наследования престола. Сила есть, тут любой дурак согласится. Но за счет одной силы удерживать власть трудно и муторно. Постоянная борьба. Так что насчет авторитета?
― Авторитет безусловно есть. Все знают, что в Институт проходят самые сильные и талантливые люди... К тому же Институт всегда помогает людям с годы засухи или эпидемий.
― Да неужели? ― снова притворно удивился Илин. ― А в наше продвинутое время все еще возможны неурожайные годы и массовые заболевания? Неужели ученые ничего не могут сделать, чтобы у людей появилось больше времени на собственные занятия и увеличение личного ресурса?
― Могут, ― тихо сказала я, глядя уже не на Илина, а на оранжерею.
Я поняла, неожиданно, и от этого понимания стало пронзительно неприятно. Новое знание выбивало из зоны комфорта, делало глупыми и эгоистичными все персональные искания и надежды. Но самое главное ― оно было абсолютно бесполезным. Я, конечно, могла поднять деревянный меч и пойти... Куда пойти? К кому пойти? Что сделать? К этим, которых гармонизируют, что ли? Я вспомнила стагеров. Может быть, старейшины не так уж далеко ушли от истины со своим ортодоксальным верованием...
А ведь Зиэн была права, ― вдруг вспомнила я раздраженную художницу, ― Институт, действительно, может всё, но руководству это не надо. Власть, чертова политика. Сколько покалеченных жизней она может стоить?
"Да пошли они все со своими ценностными ориентирами", ― подумала я. Не хочу в это все впутываться. Уйти только надо отсюда, и скорее, пока меня не убедили и не гармонизировали. Или уже? Мне не было все равно, но я ничего, абсолютно ничего не могла поделать. Идея тихого бунта, пассивных заговоров, разговоров полушепотом на заднем дворе претила, участвовать в тайном бездеятельном восстании я не хотела.
Если у меня будет сила, если я буду силой, или если я познакомлюсь с организованной силой, то знание, полученное от Илина ― отличная точка приложения. Но сейчас я ― никто и способна только на пустые рассуждения. Не ученый, не артист, не политик, не подпольщик.
Я слышала горечь в голосе Илина, но для себя всё решила, и поэтому спросила совсем о другом.
― Так у нас у всех доступ только в ограниченные секции библиотеки? Только первые три витка? Думала, только у меня, потому что я новичок.
― Нет, ― отрывисто сказал он. ― Пока ты со мной, так и будет. В соседней группе у профессора Керона все есть, только дела у них какие-то мутные. Но тебя же это не волнует? Давай, переходи работать туда.
Не такого ответа от меня ждал рыжий профессор, разносторонний ученый, скрытый бунтарь. Я видела разочарование, привычное и злое, в широко посаженных светлых глазах, в том, как резко профессор закрыл дверь и повернул в массивном замке ключ. Чувствовала отчуждение, сильные волны неодобрения, исходящие от напряженной спины, и не могу сказать сейчас, не изменилось ли тогда что-то в моей судьбе по воле странного, подвластного профессору случая. Не намеренно, конечно, и не осознанно. Просто так легли карты в моей судьбе после этого разговора, и колоду тасовал, разумеется, не Илин. Но ведь он умеет менять вероятность.
Что ж, даже если так, я все равно надеюсь, что мятежный профессор сумеет воспользоваться исходом сыгранной партии. Это лучший вариант, который я могу представить, и единственная достойная ставка.
Глава 51
На тренировку после работы я почти бежала. Последние две недели все мои вечера проходили на просторном заднем дворе Института.
На свободной площадке, покрытой мягким и чрезвычайно живучим газоном, собиралось человек пятьдесят. Инструктор приходила раньше всех ― спортивная бодрая женщина, лет тридцати, с сухой мускулатурой и обнаженным по-мужски рельефным прессом. Встречала новичков зычным: "Прааходите! Становитесь вперед, чтобы я могла вас видеть!"
Занятия проходили ежедневно, тренеры периодически менялись, но суть оставалась прежней. Желающих здесь учили самообороне с использованием ресурса. И немного, исподволь ― методам нападения. Руководство поощряло участие в тренировках ― считалось, что сотрудник Института за пределами территории должен уметь постоять за себя. Исследователи же, в чьи служебные обязанности входила работа в городе, занимались неукоснительно. Сила всегда внушает уважение.
Для меня тренировки оказались отдушиной. В то время, когда я на пределе физических и ментальных возможностей отражала воображаемые атаки, мысли отключались. Забывалась оставленная позади дорога, затуманивалось мелькающее впереди будущее, неразрывно связанное с мрачным прошлым. И даже в зеркальном отражении видела только работающие мышцы.
Последнее, впрочем, давалось легко. Инструктор зачаровывала зеркальную заднюю стену Института, перед которой мы занимались. Это всегда был немного жуткий момент, минут за пять до начала тренировки. Женщина вставала перед стеной, вытягивала руки ― и постепенно люди в отражении лишались одновременно кожи и одежды.
Подростки не теряли надежды, что однажды инструктор допустит ошибку и можно будет насладиться промежуточным моментом ― посмотреть на собравшихся людей без одежды, но еще с кожей. Но тренеры выполняли заученный трюк чисто.
Во время тренировки мы следили за работой всех мышц и сухожилий. Напряжение подкрашивалось алым цветом, движение ― венозно-синей волной. На первом занятии зрелище слегка пугало ― не каждый день доводится видеть полсотни активно прыгающих освежеванных людей. Ночью в сознание даже стучались банальные ужастики, но мозг оказался слишком утомлен, так что мертвяки не прошли цензуру.
"Семь! ― пронзительно-неприятным голосом объявляла инструктор. ― Шесть! Пять!" Она прыгала наравне со всеми, но голос не терял зычности ни на децибел. "Тридцать секунд вы можете выдержать почти все что угодно" ― этот спорный тезис был её лозунгом. Она показывала фантастической сложности движения и запускала таймер ― красные цифры в воздухе у тебя перед лицом. И следила за всеми разом, не переставая выполнять упражнение с безукоризненной техникой. Как разъяренная фурия переносилась на площадку к тому, кто осмеливался сачковать: "Я за всеми слежу! Это не предел даже для годовалого ребенка! Как ты можешь называться сотрудником, у тебя желе вместо воли!" Когда пристыженный парень пытался продолжить работу, инструктор подходила и бесцеремонно ставила сухую рельефную ногу в тяжелом кованом ботинке прямо на поясницу несчастному, замершему в позе планки и дрожащему от напряжения.
Я и так работала на пределе. Мне нравилось ощущение заливающегося в глаза пота, горящих алых мышц и эфемерных отсутствующих мыслей. Выжатых, выпаренных, отошедших на задний план.
После тридцати секунд чистой физической работы инструктор разрешала применять ресурс для усиления выполняемого действия. Тренировка в таком режиме оказалась потрясающе эффективной. Даже без глубокого знания анатомии любой ученик мог прочувствовать работу мышц на физическом уровне, оценить сокращения визуально в зачарованном зеркале. Отключить сознание во время максимального усилия, интуитивно подключить ресурс и ментальную силу.