Моя сила увеличивалась с каждым новым вопросом, хрупким выводом, как это всегда бывает, когда узнаешь или придумываешь что-то новое. Именно такие истории мы мечтали услышать каждый раз, когда шли в трактир. Я чувствовала себя величайшим магом, способным играть ледяными глыбами в пламенном море. И в то же время горячо жалела о том, что полученная сила уже начинает понемногу таять.
Глава 5
Я встала с первыми лучами солнца.
Сила била весенним ключом. Хотелось бежать быстрее лани, приподняться на пару сантиметров над землей. Нужно сдержать ребяческие порывы, это первый за новую жизнь шанс пройти Испытание. Вероятно, возможность снова получить столько ресурса представится нескоро ― интересные рассказчики не гуляют стаями по Нелоуджу. Не следует расходовать силу по пустякам, Институт ждет.
Эмми сидела на кровати, отмачивала перепачканные въевшейся краской руки в ванночке с жидкостью подозрительно зеленоватого цвета.
― Пока, Эмми, ― сказала я.
― Ты куда? ― с любопытством спросила подруга.
― Пройдусь по делам, ― неопределенно ответила я, ― возможно задержусь. Слушай, держи мою бирку, спаси ужин, пожалуйста. Я, наверное, не успею вернуться.
― Если ужин родился в нашей столовой, его уже ничего не спасет, ― пробормотала Эмми, но кивнула в сторону своей кровати. ― Кидай бирку сюда, у меня руки заняты.
Прощаться не стала. Пройду ― девчонки узнают. Институт ежемесячно оглашает сводку поступивших на городской площади, поздравляет семьи новых сотрудников, приглашает талантливую молодежь попробовать свои силы. Подруги всегда следят за объявлениями, азартно обсуждают бывших стертых и шутливо подзадоривают друг друга: "А не махнуть бы и нам?"
Путь в Институт лежал через субботнюю ярмарку. Я быстро пробиралась через шумную разношерстную толпу, ловила обрывки разговоров.
Над прилавками с горячей выпечкой поднимался пар, изумительно пахло сдобой. Аромат ванили, корицы и шоколада заставил мой желудок жалобно скрутиться. Я достала кошелек. Не нужно было пересчитывать содержимое ― последние семь медяков, зарплата будет послезавтра. Помнила ясно, как свои пять пальцев ― уже несколько раз хотела истратить, но сдерживалась. Плохо ходить без гроша в кармане. Но с другой стороны, я иду в Институт. Если попаду в таинственную цитадель знания, то меньше всего буду волноваться о зарплате в цеху. Если не попаду... Я предпочитала об этом не думать, потому что имеющие хождение в народе легенды были удивительно пессимистичны на этот счет.
― Булочку с корицей, вот эту, ― я протянула торговке свои медяки.
― Семь, ― она пересчитала и подала восхитительно горячую выпечку.
Я отошла на несколько шагов, поднесла булку ко рту и краем глаза увидела щуплого мальчишку у соседнего прилавка. Тонкие пальцы на детской руке на мгновение скрестились в странном жесте. Мелькнула тень своеобразного родства и мои пальцы непроизвольно переплелись в другом, ответном жесте. Это был странный момент ― я не помнила ничего, связанного с продемонстрированными жестами. Ни единый проблеск понимания не разбавил пустоту в памяти, но я поняла сразу и окончательно, что мы с мальчишкой находимся по одну сторону невидимых баррикад, а все остальные добропорядочные горожане ― по другую. Заключен союз, мимолетный, но надежный, мы можем доверять друг другу, хотя цель непродолжительной кооперации оставалась на туманных задворках прошлого.
Я все еще смотрела на перепачканную детскую руку, когда мальчишка быстрым, непринужденным движением схватил такую же булку и отступил назад, растворяясь в толпе. Моментально отвела глаза, чтобы не привлекать внимания, но было уже поздно. Торговка выскочила из-за прилавка и схватила мальчика за руку, заставив согнуться пополам от боли.
― Стража! ― завопила она, что есть мочи, ― Вор! Вор!
Мальчишка поднял голову и посмотрел на меня. В восточных, пронзительно зеленых глазах читалась отчаянная мольба о помощи и возмущение. И голод. Я подбежала к торговке, схватила за рукав:
― Подождите! Пожалуйста, давайте договоримся без стражи.
― И что ты можешь мне предложить? ― хмыкнула она.
Я протянула свою булку, вывернула карманы. Огрызок карандаша, пустой кошелек, сшитый из подола старой юбки, железная скрепка, которую я подобрала однажды по дороге в надежде сделать из нее шпильку для волос.
― И это все? ― уничижительно спросила она, ― да я на помойку отношу вещи ценнее.
Я побледнела, мальчишка стоял не шевелясь. Только смотрел, не отрываясь, в глазах мольба и надежда.
― Я могу, ― сказала я, ― могу... ― мучительно стараясь придумать что-нибудь, что я могу.
Раскрасить вам куклу? Рассказать вашей дочери старинную историю про оборотней? Ресурс распирал лоб, кровь пульсировала в висках. Убить ― могла и отлично представляла, как это сделать. В деталях, без ненависти и эмоций. Просто знала, что могу и рассмотрела этот вариант. Но вокруг уже собралась толпа, это не изменило бы участи мальчика, но явно изменило бы мою. Я попыталась повлиять на мысли торговки, но не смогла ― я абсолютно не представляла, как мыслит эта женщина, чужая и чуждая. Психологическое вмешательство требовало опыта и образования, которого у меня не было. Так и стояла, сильная и беспомощная, как лев в клетке, перебирала неуместные варианты. Эмми бы не колебалась, Эмми бы сделала что-то, только что? Я честно пыталась думать, как Эмми, быть доброй, искать компромисс, когда подошли четверо стражников.
― Вор? ― спросили у торговки.
― Да, ― коротко ответила та, и двое взяли мальчика под локти и потащили прочь. Он уже не смотрел в мою сторону. Отчаянно и бессмысленно пытался вырваться из железной хватки стражей.
― Куда его понесли? Что с ним сделают? ― спросила я.
― Да будто ты не знаешь, ― хмыкнула она, ― на площадь, отрубят руку.
Я захлебнулась воздухом. Не знала. Эта часть моей памяти, видимо, была подчищена, или я жила легкой жизнью в лепестках роз, где люди не воруют и не отрубают друг другу конечности за еду.
― Что?! ― тупо переспросила я. ― Как ты могла?!
Кровь бросилась женщине в лицо:
― Да кто ты такая, чтобы сметь меня осуждать? Ты сама ничем не лучше, из этого притона! Вас самих бы не мешало бросить в темницу. Бродят тут среди честных людей, суют нос, куда не просят. Или ты заодно с вором была, а?
― Что? ― я бросилась вперед, чьи-то руки удерживали меня от удара. ― Я стертая, а вот вы...
― Я знаю, кто ты, ― сказала она. ― Только вы тут бродите с пустыми кошельками и полными головами.
Ярость пульсирует уже не в висках, а ниже. В ногах ― привычная тяжесть, вес перераспределен для создания импульса. Так нельзя, нужно себя контролировать, от стертых ждут слов. Дерутся воры в подворотнях. Сражаются сотрудники Института, но следуют четкому регламенту при самообороне и нападении. Правильно будет спросить.
― Тогда почему? ― голос звучит глухо. ― И где эта площадь, на которую они его потащили?
― Потому что так проще, ― услышала я тихий, но властный голос у себя над ухом. ― Проще поверить, что есть причины.
― Здорово, ― сказала я. ― Знаю. Плевать. Вы знаете, где эта площадь?
Я развернулась и увидела интеллигентную старушку в шляпке, с седыми буклями, в высоких шелковых перчатках на сухих руках. Не хватает маленького пуделя для полной завершенности образа.
― Где? ― повторила я.
Старушка испытующе посмотрела мне в глаза. Ярость опадает сухими листьями, мокрым снегом. В старых глазах ― навязчивое свербящее молчание. Контроль над эмоциями, то, чем я никогда не владела.