Я проникла в мысли Нирайи, начиная с раннего детства. Расплывчатые пятна с теплыми голосами, мама, которая заплетает девочке косичку, первая собака с перебитой лапой, первая подруга... Она была не плохим человеком, эта девушка, и не хорошим, самым обыкновенным. Из воспоминаний улыбались друзья и хмурились недруги, вытирал о фартук руки любимый кондитер, качала головой соседка, вечно сующая нос в не свое дело.
А потом появился Керон, большой и уверенный, как отсутствующий отец. Знающий ответы на все вопросы, уважающий её трудолюбие и равнодушный к сбитой набок челке. Она его любила то ли дочерней, то ли собачьей любовью, не смея сказать и слово поперек. Аккуратно разбирала материалы, вымарывала опасные комментарии, когда Керон легкомысленно собирался нести исходные бумаги Илину. Нирайя одна боялась за всех ― и за любимого профессора, и за тщедушного второго лаборанта, и, конечно, за себя.
Чужой страх ― темный, вязкий; любовь ― ограниченная, покорная. Смолой заполнили уголки моего сознания, скрутили зрение клаустрофобией. Я не знала такого оттенка чувств раньше, мой собственный страх был острым и смешанным с ненавистью. Любовь, как костер, горела лишь при доступе кислорода.
Взяла себя в руки, выгнала чужие чувства на задний план.
И снова стала перебирать все связи, тщательно вытирая любые напоминания о Нирайе. Длинная и кропотливая работа, как изготовить парик. Каждое воспоминание, случайная встреча ― как волосок. Но ломать не строить, чужая память раскинулась чистой лентой. Я расфокусировала сознание, удаляя по десятку связей за раз, не вглядываясь и не оглядываясь.
Добавила годы, добавила боль, и поверила, что заместительница не существовала. Девушка сопротивлялась сначала, но я забрала весь доступный ресурс, и жертва села, бессильно и безропотно ожидая окончания.
После удаления автобиографической памяти я сняла с девушки лабораторную мантию во избежание лишних вопросов в реабилитационном центре и телепортировала бессознательное тело на поляну у Нелоуджа, откуда забирали стертых.
Затем отошла к стене и села ждать остальных.
Я заподозрила еще одну вещь там, на поляне у стагеров. Вспомнила слова человека посетившего камеру, когда я отсиживала короткий срок: "А это, видимо, была совсем неправильная мысль" и неожиданно быстрое восстановление после визита. Вспомнила мертвое лицо наемника, и вот сейчас, после того, что узнала от Нирайи, я наконец сложила два и два.
Это исследование проводилось не первый раз, и в прошлый раз дело довели до конца. Вещество, позволяющее воровать ресурс, создано.
И оно во мне.
Глава 62
Я не спала и не думала. Молча сидела на полу и ждала профессора Керона и Тони. Неподвижная и спокойная, как скала, из которой добыли иррилиум. Я перебирала детские воспоминания Нирайи, и это успокаивало, как будто у меня появилась часть детства. Времени оставалось не так много, чужая жизнь была самым бесцельным расходом бесценных минут, но я ничего не могла поделать.
Когда Керон и второй лаборант пришли, я стерла их тоже. Воспоминания ученых, накладываясь на память Нирайи, создали странную смесь в моей голове. Отсутствие личной памяти дало благодатную почву, и я стояла, переполненная ресурсом и чужим детством, ненастоящая и опасная, как отравленная собственным ядом змея.
У меня еще было время. Очень много времени, достаточно, чтобы убить. Я аккуратно собрала все материалы, относящиеся к эксперименту, сложила в металлический ящик и сожгла. Когда бумаги сгорели, я перемешала пепел и выпустила в открытое окно. Вылила все, что было в пробирках, и уничтожила сосуды тоже в специальном пламени, температуру которого я подняла до тысячи градусов.
Потом подумала немного, сидя в мягком кресле Керона, вспомнила мальчика, странную старушку, Илина с его оранжереей. Вспомнила ненависть, чьи глаза смотрели из зеркального камня в ритуальной могиле Саи-Но. У всего есть причина. Теперь я знаю, что у меня есть сила. Есть безнадежность. Рухнули последние этические барьеры.
Иногда логика не нужна.
Иногда чувства сохраняются лучше, чем воспоминания.
Иногда ты совершаешь поступок, потому что так нужно, и ты не можешь иначе.
Тогда кажется, что все предыдущие события ― всего лишь звенья в цепи, и только сейчас ты подошла к замку. А ненависть ― это ключ.
Цель повторного существования.
Моей целью была Элеонора.
В конце концов, именно она сделала меня чудовищем. А кто еще мог?
На пути встречалась охрана. Я забирала ресурс и шла дальше, не оборачиваясь и не ожидая сопротивления. Это требовало все меньше усилий, пока не стало происходить совершенно бесконтрольно, как рост волос. Я шла, ресурс увеличивался. Люди отшатывались. Никто не встал на пути.
Я шла по геометрической середине коридора, моей силе нужно было больше пространства, чем физическому телу.
Дверь директора была открыта настежь, я вошла и постучала в дверной косяк. Элеонора стояла спиной к окну, но я хотела, чтобы она повернулась. У нее были ясные голубые глаза, и я медленно, одно за другим достала все ее воспоминания. Она была исключительно одаренным магом, запас ресурса переполнил мозг, но не исключено, что часть пропала впустую, потому что я была не подготовлена для такого объема. Я никогда не была так сильна, я могла все, и не хотела ничего.
Я просмотрела все воспоминания, всю жизнь за несколько минут. Остановилась, чтобы внимательнее посмотреть на тот момент, когда был подписан указ, рекомендующий отрубать ворам правую руку, но не налагать особенных наказаний за ментальные преступления, вроде чтения мыслей. "Одаренные люди нужны здесь", ― говорит директор. ― "Дайте срок год. Не объясняйте ничего. Сильный контроль не нужен, достаточно выборочных проверок. Гордость и любопытство в сочетании с интеллектом ― страшная сила. Они придут сами". Я рассмотрела расценки на восстановление ампутированных конечностей и прочих недугов. Как наяву видела, как Элеонора узнает сплетни с севера, про использование энергии огня, и как высылает туда группу наемников. Не самых сильных, но самых хитрых и жестоких. И как убийцы возвращаются и докладывают, кого и как они убрали, и директор брезгливо прерывает доклад, не желая знать деталей, а потом аккуратно и неторопливо стирает докладчиков. Я мельком глянула на программы моральной гармонизации поступающих в Институт, о которых смутно говорили психологи. "Как же это вы со мной-то просчитались", ― подумала я. ― "Как же вы меня не учли, не гармонизировали, это какая же фатальная промашка вышла. Да ведь я и сама не знала, ничего не планировала, это спонтанный подарок. Даже не знаю кому, и не хочу об этом думать. Надеюсь, что он будет добрее вас. Или благороднее. Или просто менее жадным". Я еще раз посмотрела на ценники, обновленные и дополненные, которые лежали на директорском столе.
Сколько покалеченных жизней может стоить власть? Несколько сотен смертей от голода в неурожайный год; несколько десятков безнадежно больных детей; и неизбежный урожай жертв правосудия ― родных и близких тех детей, которые готовы пойти на все, чтобы добыть деньги и заплатить по счету, выставленному Институтом. Подписанному директором. И в этот момент я знала, что в списке жертв были и дорогие мне люди, месть не была абстрактной.
Можно выжечь память, но чувства уничтожаются только с душой.
Поэтому Элеонору я убила. Остановила сердце. Безболезненная и мгновенная смерть; отсутствие шанса на вторую жизнь.
С нашей прошлой встречи прошло чуть больше семидесяти двух часов. Тогда кольцо на ее пальце было еще было багряным.