Рани считает своей обязанностью сообщить ему, что проживавшие в княжестве люди из Дели пали жертвами собственного высокомерного и бестактного поведения, о чем, возможно, султану никто не осмелился доложить.
Случилось так, что группа достойных паломников, поклоняющихся черной богине и именуемых загги, проходила мимо делийской миссии, где люди султана предавались порочным, с точки зрения загги, увеселениям. Оскорбленные праведники попытались урезонить разгулявшихся дипломатов, но из окон в ответ понеслись брань и смешки. Загги ничего не осталось, как проучить насмешников, что они и сделали — незамедлительно и в соответствии с законами своей секты. К сожалению, люди султана не вняли увещевающим голосам.
Султан должен понять, что рани далеко не сразу доложили о столь малозначительном инциденте, ибо во вверенном ее попечению княжестве существует множество первостатейных проблем. Она вообще могла бы поручить снестись с Дели писцам своей канцелярии, и лишь глубокая уверенность в том, что султан равен ей по достоинству, подвигла ее самолично взяться за кисть.
Слухи об оскорбительном поведении дипломатов из Дели взволновали многих стремящихся к добродетельной жизни людей, в связи с чем рани склонна считать, что посылать к нам новых представителей султаната не стоит, ибо отношения между нашими государствами давно устоялись и не нуждаются в каких-либо наблюдателях, могущих только внести в них разлад. Султан ведь счел возможным не поприветствовать личным присутствием всенародный сход жителей нашего княжества, устроенный еще при жизни раджи Датинуша, очевидно решив, что ему не на что тут смотреть. Ну так не на что тут смотреть и его дипломатам.
Естественно, раз уж миссия султаната будет упразднена, отпадет и надобность посылать в Дели какую-то дань. Рани весьма скрупулезно рассматривала этот вопрос и решила, что она султану ничего не должна, в то время как сам султан ей кое-что должен. Например, земли, какие издревле принадлежали ее предкам, он самочинно подмял под себя. В таких условиях дань превращается в оскорбление как богам, которым мы молимся, так и достоинству рани, и разговор о каких-то выплатах следует прекратить.
Если такое решение как-либо ущемляет султана, рани желает ему напомнить, что она может в любой день выставить у границ султаната тысячу слонов, две тысячи копейщиков и четыре тысячи всадников. Слоны рани отличаются чудовищными размерами и неукротимой свирепостью, воины ее всегда готовы к сражению, блеск лезвий их ятаганов сравним лишь с сиянием солнца, а боевые лошади, заслышав шум битвы, начинают нетерпеливо плясать.
Тон и характер письма предлагается признать наиболее удовлетворительным и для будущего общения рани с султаном. Ежели же султану вздумается повоевать, пусть шлет облеченных особыми полномочиями глашатаев, их примут с подобающей случаю церемонностью, как примут и брошенный княжеству вызов.
Поскольку султан не признает богов, каких почитает рани, она не станет беспокоить их просьбами об особой к нему благосклонности, оставляя, впрочем, за собой право обратить на него внимание черной богини, если, конечно, в том возникнет нужда.
ГЛАВА 10
Там, где от дороги ответвлялась тропинка, всадники повернули и остановились перед бревенчатым мостиком, переброшенным через узкую речку, каскадами водопадов спускавшуюся к Шенаб.
— Кто идет? — крикнул выступивший из кустов человек в светлой легкой одежде, вооруженный опасно искривленным ножом.
— Судра Гюристар, начальник дворцовой стражи, — прозвучал хриплый ответ.
— Кто с тобой? — Караульный не пошел к всадникам, те тоже не двинулись с места.
— Инородец, алхимик.
— Рани в храме, — сказал караульный и отступил к кустам.
За речкой тропка пошла по краю ущелья. Нависавшие над ней кроны деревьев походили на облака и время от времени скрывали луну, безмятежно сиявшую в небе. Гюристар ехал чуть впереди. Разум вернулся к нему, а с ним и боль. Каждый шаг лошади, каждый удар сердца заставлял его стискивать зубы. Ничего-ничего, утешал он себя, храм уже близко. Минута-другая — и все останется позади. К нему вернутся былое могущество и благосклонность княгини.
— Что это за речка? — спросил инородец.