Во имя Господа просим вас поминать нас в своих молитвах.
ГЛАВА 7
Когда центральный город округа Шу-Р разграбили и сожгли, окружной трибунал разместился в городишке Бей-Во, выглядевшем совсем захолустьем. С тех пор минуло два года, но время не принесло каких-либо улучшений. Высокий суд по-прежнему ютился в домишках, мало чем отличавшихся от соседних лачуг, однако главный судья округа был, как и всегда, одет столь тщательно, будто его удостоили приглашения на имперский прием. Он сидел за простым канцелярским столом, пристально глядя на командиров окружных ополчений. В свою очередь пятеро мужчин и одна женщина молча разглядывали его.
— Судья By Синг-Ай, — сказал наконец самый старший из группы, — ты пригласил нас сюда. Может быть, скажешь нам, в чем, собственно, дело? — Военачальнику было за сорок. Седина и морщины позволяли ему задать этот вопрос.
By Синг-Ай хмуро осмотрел свои руки, выложенные на середину стола. Выражение лица его сделалось таким мрачным, что приглашенные невольно поджались.
— Вчера к нам пришли сообщения из обеих столиц. Власти решили, что удаленным районам военная помощь оказываться не будет, ибо задача армии — отобрать у монголов Пекин. — Стыдясь своих слов, чиновник прикрыл глаза.
— Освободить Пекин? — покачал головой Тан Манг-Фа. — Это невероятно! — Командиру крепости Шуи-Ло не исполнилось и тридцати, однако наличие высокопоставленных родичей добавляло ему веса в глазах товарищей и позволяло высказываться раньше других.
— Это просто безумие! — вскричал Шао Чинг-По, хватаясь за рукоять меча. — Прежде чем отвоевывать то, что утрачено, следует хорошо защитить то, что у нас еще есть! Что по этому поводу говорит военное министерство?
— Оно согласно с высочайшими повелениями, — пробормотал By Синг-Ай.
— Согласно?! — возопил Тан Манг-Фа, теряя лицо. — Кто позволил такому случиться? Я только-только всеми правдами и неправдами вытребовал себе пятьдесят имперских солдат…
— Их придется отправить обратно. — Голос судьи был ровен и сух. — Всем регулярным имперским силам предписано объединиться для штурма северо-западного оплота монголов.
Тан Манг-Фа замолчал. В комнате воцарилась мертвая тишина.
— Они решили, что мы для них не представляем особенной ценности, — тихо сказал Шао Чинг-По и обернулся к седому военачальнику.
— Канг, скажи что-нибудь! Или я сейчас лопну от злости!
Старый воин угрюмо кивнул.
— Ты прав, нас бросают. Причем в ужаснейшем положении. — Он вызывающе заложил большие пальцы за пояс, — By, ты многое знаешь. Ответь, кто это все допустил?
Судья By Синг-Ай приложил ладони к глазам.
— После того как пал Шу-Р, — заговорил он после длительной паузы, — я почему-то уверился, что эта беда заставит центр прислать к нам военную помощь, и стал ее ждать, доверив защиту интересов нашего округа двум посланным в Ло-Янг офицерам — людям расторопным, смышленым, но — увы! — не имеющим веса. Я понадеялся, что отчет, составленный мной, произведет впечатление на чиновников, и потому ничего более не предпринял. Хотя, наверное, мог. Мне следовало самому поехать в Ло-Янг. Я сознаю это, я упрекаю себя, но, к сожалению, время упущено и его не воротишь.
Хуа Дьо-Танг, дотоле молчавший, вскипел:
— Значит, всему виной твоя тупость?
— Как ты смеешь?! — угрожающе крикнул судья, но тут же взял себя в руки. Более того, он встал со своего места и, низко поклонившись всем командирам, сказал: — Ничтожная здесь присутствующая особа считает своим долгом поставить достойных военачальников в известность, что она не сумела распорядиться своими возможностями в той мере, какая могла бы принести им пользу.
Подобное самоуничижение со стороны высокого должностного лица вызвало у присутствующих ропот протеста. Ответом, казалось, остался доволен только Хуа.
— Ладно, — пробурчал Су Сон-Тай, пятый, державшийся чуть в стороне, командир. — Есть ли у вас на примете хоть кто-нибудь, к чьей помощи мы могли бы прибегнуть?
— Нет, — безнадежным тоном ответил судья. Его глаза застыли, как камни, а лицо обрело цвет проса. — Как только мне стало понятно, к чему все идет, я попытался связаться с некоторыми могущественными персонами, но, зная, что император уже все решил, никто не осмелился обеспокоить его нашей нуждой.
Хуа Дьо-Танг, крякнув, сложил на груди могучие руки.