— Сасибо, Бетти.
Она улыбнулась и засеменила к двери. А я плеснула в чашечку приятно пахнущую жидкость, вдохнула аромат и, довольно щурясь, посмотрела в окно. Лучи осеннего солнца пробивались сквозь тюлевые занавеси. Солнечные зайчики гонялись друг за другом по полу. Погожий день в это время года — явление в Лондоне довольно редкое, и само по себе способно поднять настроение. Но у меня были и более ощутимые причины для радости. Я неплохо обжилась в Лондоне, поселившись в пентхаусе на Итон-Сквер и открыв небольшую художественную галерею неподалёку. Денег, вырученных от продажи украшений, вероятно, хватило бы на всё, но Изабелла настояла на том, чтобы просто дать мне необходимую сумму.
— Как ты собираешься продавать их, gabacha? — она взяла в руки одно из ожерелий. — Они сразу приведут Даярама к тебе.
— Поэтому я надеялась, ты поможешь мне, muñequita[6], — сделав глаза, как у Бэмби, я взмахнула ресницами. — По твоим каналам.
— Сохрани их пока, mija[7]. Я сказала, что помогу тебе. Считай это частью пакета с надписью «помощь».
— Ценю её, очень ценю, — попыталась возразить я. — Но это то, что могу сделать я сама. Точнее, тоже с твоей помощью, но хотя бы «сырьё» — моё.
Изабелла рассмеялась, шлёпнула меня по колену… и продолжила настаивать на своём. Под конец мы сошлись на том, что украшения я отдаю ей, а она уже делает с ними, что хочет. Себе я оставила только ожерелье — подарок свёкров на годовщину, подходящие к нему кольцо с крупным изумрудом и серьги.
— Может, возьмёшь и это? — Изабелла протянула мне волшебно красивое ожерелье из бирюзы и маленьких бриллиантиков, соединённых в сложную вязь. — Удивительно подходит к твоим глазам.
Но я только покачала головой. Это было ожерелье, подаренное Даярамом, когда он впервые признался мне в любви. Изабелла не стала настаивать, просто улыбнулась и проронила:
— Òrale. Будет дожидаться тебя здесь — пока не передумаешь.
— Не передумаю, — заверила я, тут же пообещав себе, что деньги в обмен на драгоценности — последняя услуга, которую приняла от подруги.
Когда были готовы паспорта — Изабелла убедила меня в необходимости нескольких — я вылетела в Лондон под именем Сурэйи Шейх, наследницы успешного бизнесмена из Эмиратов. Отец работал в Дубае несколько лет, прежде чем его перевели в Дели, и я неплохо говорила по-арабски. Подкреплённая соответствующей историей, личность Сурэйи была вполне жизнеспособной, несмотря на мою совсем не арабскую внешность. В Лондоне всё сложилось удачно — просто чудо, сколько дверей открывает фраза «Цена не имеет значения!». И вот я, Сурэйя Шейх — владелица пока что маленькой, но уже довольно успешной художественной галереи, специализирущейся на выставке и продаже работ талантливых молодых художников. «Бесполезная», с точки зрения моего отца, учёба в Бостоне всё же принесла свои плоды. Омрачало моё скромное вновь приобретённое счастье лишь одно. Я продолжала оставаться женой Даярама. Более того, женой-беглянкой, которую он вознамерился найти во что бы то ни стало. До сих пор становилось не по себе, когда вспоминала наш последний разговор. Это было сразу после моего бегства, я ещё была в Масатлане у Изабеллы и, посчитав, что должна поговорить с ним хотя бы по телефону, набрала его номер. Разговор превзошёл самые худшие опасения, и я впервые ощутила что-то очень похожее на страх перед моим беснующимся свами. Сначала само спокойствие, почти холодность, он спросил, когда я собираюсь вернуться домой, но, услышав мой ответ, обезумел. Мольбы вперемешку с угрозами обрушились на меня, как тропический ливень — я не могла вставить ни слова. Уже собиралась отключиться, когда он, наверное, выдохшись, жалобно всхлипнул в трубку:
— Вернись ко мне, джан… прошу тебя. Давай всё забудем и начём сначала. Я люблю тебя, моя патни[8]. Люблю с момента, как увидел, и буду любить всегда. Вернись ко мне…
Несколько секунд я молчала, глотая слёзы и собираясь с силами, а потом произнесла слово, услышать которое мой некогда горячо любимый муж явно не ожидал: развод. Скорее всего, Даярам думал, я решила его проучить, исчезнув на какое-то время. А потом выплачусь, успокоюсь, услышу от него признания в любви, клятвы в верности и вернусь. Но это слово подвело последнюю черту. Голос, когда супруг заговорил снова, был словно не его:
— Этого не будет. Я совершил ошибку, и ты меня наказала. Но теперь довольно. Ты возвращаешься, и мы больше об этом не говорим. Жду тебя через…
— Я не вернусь, Даярам, — с трудом заставила голос звучать спокойно. — Уже никогда не смогу доверять тебе, а без доверия счастливых супружеств не бывает. Не хочу, чтобы мы расстались врагами, поэтому…
— Мы не расстанемся. Я не позволю. И, пока всё не зашло слишком далеко, прошу: не делай то, о чём можешь потом пожалеть.
— Пока всё не зашло слишком далеко? Ты это серьёзно? Всё уже перешло мыслимые и немыслимые границы!
Усмешка на другом конце и обещание, от которого по спине пробежал холодок:
— Ничего ещё даже не началось, джан. Но начнётся, если ты не вернёшься. Я сделаю всё, чтобы ты снова была со мной, и никакие границы меня не остановят. Не доводи до этого.
— Твой прапрадед Джаотиш, — едва слышно пробормотала я. — Хочешь сказать, и ты способен на подобное?
— На подобное и на большее, джан. Вернись ко мне сама. Пожалуйста…
Стук в дверь заставил меня вздрогнуть и расплескать чай, я быстро отогнала воспоминания. В кабинет заглянула Бетти — девушка, помогавшая мне в галерее. Обладающая несомненным организаторским талантом, но очень стеснительная, она, несмотря на моё предложение обращаться друг к другу по имени, неизменно называла меня «мисс Шейх».
— Прошу прощения, что помешала, — извинилась она, увидев выражение моего лица. — Но внизу ждёт мистер Рэй…
— О Небо, — простонала я. — Мы ещё даже не открылись.
— Я попыталась это сказать, но он…
— …проявил завидную настойчивость, как всегда, — вздохнула я. — Что ж, сейчас спущусь.
Мистер Эндрю Рэй, стареющий донжуан, ненормально богатый и явно привыкший покупать всех и вся, с недавнего времени стал моим личным призраком. Мы познакомились на выставке картин современных импрессионистов, куда я забрела, чтобы поглубже окунуться в «стихию», в которой собиралась плавать. Потом он явился на открытие моей галереи, вручил огромный букет лиловых роз, скупил половину картин и пригласил на ужин. Я с милой улыбкой отказалась, сославшись на сумасшедшую занятость, он проявил понимание. Но с тех пор его возрастающее внимание ко мне начало сильно смахивать на навязчивое преследование. Букеты цветов всех оттенков радуги, частые визиты, подарки, которые я вежливо отклоняла. В конце концов, я всё же приняла приглашение на обед и чуть не опрокинула на себя бокал с вином, услышав, что его предки пришли в Англию… из Агры. Индия никак не хотела меня отпускать, а судьба наверняка хохотала, подослав назойливого поклонника, внешность которого ничем не выдавала его происхождения из той же страны, откуда я бежала, скрываясь от неверного мужа.
— А вам приходилось путешествовать по Индии, моя дорогая? — тут же поинтересовался мой почитатель, накрыв мою ладонь своей.
— Всего раз, когда была ребёнком, — я мягко высвободила руку. — Очень мало что помню.
— Как жаль. Это — восхитительная страна, когда узнаешь её получше. У меня есть небольшое поместье в Агре, и я стараюсь регулярно посещать его. Может, однажды вы составите мне компанию? Я мог бы многое вам показать и, уверен, вы полюбили бы Индию так же, как люблю её я.
— Не сомневаюсь, — я с трудом подавила усмешку. — Слышала, и люди там очень… отзывчивые.
— Очень, — с чувством подтвердил он, конечно, не поняв, что под «отзывчивостью» я имела в виду навязчивость.
Впрочем, его навязчивость за рамки пока не выходила, и, не находя повода пресечь ухаживания, я просто продолжала выбранную линию поведения: отстранённо-вежливую. Увидев меня сейчас, донжуан расплылся в счастливой улыбке.
— Моя дорогая! Вы становитесь прекраснее день ото дня!
— А вы — любезнее, мистер Рэй, — мурлыкнула я.
— Прошу вас, Эндрю, кажется, мы уже договорились, — поцеловав мне руку, он не торопился её отпускать. — А для меня вы с этого дня — Сурэйя, если позволите.