- У меня есть поправки к плану, - деловито, уже без сарказма сказала мъера. – Люди не дойдут сейчас до границы с княжеством. Они истощены непосильной работой. Надо разрушить вход непосредственно в штольни, но оставить жилую часть, где они смогут дожить до весны. Продукты завезены. О том, что здесь произошло никто не узнает все зимние месяцы, так как связи никакой нет. Правда охранникам лучше будет уйти на свой страх и риск.
- Мъера Надка, у вас дельное предложение. Может так и поступим. Сейчас дело за вами. Как вы проведете нас в пещеры? Может у вас есть среди охраны свой человек, который не предаст? – сказал Алесандрис.
- Есть у меня надсмотрщица Тулка на примете. Женщина она справедливая, зря ни одной каторжанки не наказала, да и мне обязана. Поговорю с ней сразу же. А как провести? Сын мой вчера предложил неплохой план, - сказала лекарка и посмотрела на Михана, как бы давая ему слово.
- Да под видом каторжан и проведем. Я попрошу в помощь двоих для срочных работ, выведу их горы, а вместо них зайдете вы, переодевшись в их лохмотья.
- А самих каторжан куда денем? Не убивать же их, - сказал Алесандрис.
- Никого не убьем, усыпим только, - уточнила мъера Надка.
Мы еще в подробностях обговорили наши совместные действия и собрались было уже разойтись, как мъера Надка задала вопрос:
- А что будем делать с начальником? Он тоже в дальней родне к нам, но вряд ли согласиться с нашими действиями.
- То есть он тоже знает тех, кому поставляет руду? – спросил я.
- Знает, именно этим летом мъер Финк уезжал с шахты для встречи с кем-то. По весне письмо пришло с обозом, его вызывали, он и уехал. Вернулся только к осени, - рассказала лекарка.
- Тогда и его придется забрать, - решил Алесандрис, и я с ним согласился
Глава 32
…разлук не видят встречи...
Сергей Наровчатов
Дни пролетали за днями. Малыш подрос, и я благодарила всех богов, что у меня есть молоко, иначе не знала бы, чем кормить ребенка в таких условиях. Сегодня мъера Надка ушла с обеда и в лекарню не приходила, так же как и Милка. Мне пришлось одной оказывать помощь рудокопу, придавившему руку камнем, а так остаток вечера прошел в стирке и купании сыночка. В свете тусклых светильников и отражении от каменных черных стен пещеры тельце ребенка казалось не белым или розовым, а серым. От жалости к сыну хотелось плакать.
Я уже собиралась ложиться спать, когда лекарка привела к нам в сопровождении своего сына двух каторжан, закутанных так, что не было видно их лиц. Капюшоны были задвинуты низко на лица, хотя фигуры выдавали в них точно мужчин. Какое-то смутное беспокойство охватило меня, и я сделала шаг назад.
- Мъера Милли, эти мъры хотели пообщаться с тобой, - сказала старая лекарка, и они с сыном развернулись и вышли. А моё сердце остановилось и рухнуло на землю, разбившись у ног – неужели и меня решили отдавать на развлечение, как других каторжанок?! Хотелось закричать или просто умереть, пусть сердце больше не стучит, а глаза больше не видят! Но в это время заплакал проснувшийся сын. Прошла доля секунды, и я поняла, что жизнь моего малыша куда важнее моей жизни, какой бы она не стала.
Один из мужчин сделал шаг ко мне, а я… я больше не отступала, позволила мужчине подойти ко мне вплотную, положить руки мне на плечи и притянуть к себе. Но мне было все равно, пока… Легкий аромат свежести с ноткой лимона проник в мои легкие, вытеснив затхлый запах закрытого помещения и горечь от выгоревшего масла светильников. Видимо, разум покидает меня.
Мужчина уткнулся мне своим носом в макушку и втянул в себя запах моих волос. Так всегда делал Дэннис. Дэннис?! Я резко откинула с головы его капюшон и посмотрела в лицо – на меня смотрели с любовью и нежностью голубые топазы глаз моего мужа.
- Но как?! Ты?! Здесь?! – только и могла сказать я, потонув в глубине голубого яркого льда, сияющего звездочками в радужке даже в полусумраке темной комнаты. А потом я рыдала на его плече, выплескивая в слезах всю горечь разлуки и тоски, тревоги и страха, беспробудной печали и рухнувшей в пропасть надежды. А рядом хныкал мой… наш сын на руках деда, качающего сверток из кучи одеял.