– Все ты меня достал, сейчас выхожу, – применила она самый сильный в своем арсенале аргумент.
Конечно, никто не выйдет. Но испугаться из уважения к ее возрасту все-таки надо. Я молча встал и под клекот в спину пошел в сторону дома.
Или все-таки пойти к Васе и пьянствовать с ним неделю, а там глядишь и на работу уже и выходить не придется. Хороший выход, веселый и простой, но не эффективный. Кому в итоге я этим сделаю хуже? Только себе. А докажу что-то другим? Только то, что мы с Васей законченные алкаши, с которыми не стоит связываться. Останусь точно без работы и почти точно без Оксаны. Вроде бы то, чего и хотел, но как-то по-глупому. Выход без выхода. Нет в этом ни вызова, ни геройства, одно свинство. Возможно, этим я сожгу мосты в привычную жизнь, но смогу ли построить мосты в будущее. Придется идти искать другую работу, а, значит, нет надежды летом получить отпуск и ехать в столицу поступать в университет. И снова замкнутый круг, без всякого выхода.
Купить хлеба и идти назад к Оксане? Этот парадоксальный и неожиданный вариант тоже пронесся в моей голове. А почему нет? Обиды – это обиды. А если рационально подумать, то другого выхода все равно у меня уже нет. Рано или поздно все эти уходы-приходы придется прекращать. Семья есть семья, и убегать от семейных проблем – это не по-мужски. Нужно взять свою гордость, свои амбиции в кулак, крепко его сжать и стукнуть по столу. В конце концов, проблемы сами собой не решатся, нужно говорить, обсуждать, пытаться понять и донести свою точку зрения. Вернуться как ни в чем не бывало с булкой хлеба и букетом цветом – это сильно, это по-мужски. Но я на такое не способен. Не потому что слабак, а потому что это будет с моей стороны неискренне. А я привык быть искренним в отношениях. Думаю, Оксана бы оценила такой поступок и, возможно, поменяла бы свое отношение ко мне в лучшую сторону. Любой женщине приятно, когда после конфликта вместо угроз и проклятий осыпают цветами.
Идти за цветами? Где же их искать морозным вечером. Я уже и забыл, когда их покупал в последний раз. Нет. Букет цветов – это дорога в новую правильную жизнь, но это не для меня. Надо сделать что-то неправильное. Чтобы показать свою позицию, доказать свое право на независимость, бросить вызов миру, в который скатываюсь или даже уже скатился.
Дорога забиралась все выше и выше между домами и я поднимался вместе с ней. Приближался мой родной район. Ровный строй пятиэтажных хрущевок, правильные квадраты дворов и вписанных между ними прямоугольники палисадников. Все четко и чинно и только один дом выбивается из этого торжества симметрии – тринадцатиэтажка, единственный дом, построенный в нашем городе в постсоветское время. Отчего такое символичное количество этажей, мне всегда было непонятно. Фасад его обложенный белыми и синими кафельными плитками, сплетенных в геометрический узор, своим видом конфликтовал с серо-бесцветными хрущевками. Дом стоял на углу квартала независимо и одиноко.
Я смотрел на него, и в моей голове теплилась дурацкая мысль. Тринадцать этажей – это очень высоко, если один этаж – три метра, то получится тридцать девять, плюс цоколь, плюс чердак, в любом случае не меньше сорока метров. Я прикинул: джи тэ квадрат на два. Лететь около трех секунд. Испугаться можно и не успеть. Задрав голову, я обошел дом вокруг, убеждаясь в исключительной высоте.
Единственный подъезд был гостеприимно раскрыт на распашку. Внутри кислый запах мусоропровода и свежей мочи. Больше народа – больше мусора. В нашем подъезде – всегда прибрано, все следят за чистотой. Хотя это уже и не важно. Изрисованный разными скабрезными шутками лифт, скрепя и пошатываясь, доставил меня на последний этаж. Здесь грязи было еще больше. Возле шахты мусоропровода валялись шприцы вперемешку с окурками. Я равнодушно посмотрел на них и, поднявшись по ржавой металлической лесенке, толкнул дверь на чердак. Она была не заперта и, даже не скрипнув, легко поддалась.
Я на секунду замешкался, моя идея показалась мне на какое-то мгновение абсурдной и совершенно бредовой. Ты был слабаком, жил слабаком, а теперь не можешь сделать единственный в жизни поступок, говорил мне внутренний голос. Ты и не жил, за тебя жили, ты не принимал решений, за тебя все решали. И сейчас за тебя все решили. Ты хочешь дальше так жить, быть просто куклой на веревочках хороших кукловодов? Зачем жить, если живешь не так, как хочешь и даже не так, как можешь? Ты хочешь такой жизни? Докажи им всем, что ты не согласен быть марионеткой бессовестной, бессловесной, безвольной. Не надо будет завтра прятать глаза, не надо будет всю жизнь терпеть. Все решается быстро и просто. Слишком просто и слишком быстро. Три секунды. Физика помогла мне все правильно рассчитать, законы механики действуют, несмотря на угрызения совести также правильно и четко, как и всегда. Жаль только, что не стать мне уже физиком. Теперь уже точно никогда. И не так, и не так. Да ладно, разве это важно?
Преодолев колебания, я, подтянувшись на руках, оказался на чердаке. Здесь было тепло и сыро. Отопительные трубы, обернутые неравномерными клочьями стекловаты, источали тепло вместе с запахом затхлости. Пока глаза не привыкли к полумраку, я стоял и ждал, чтобы не набить в темноте шишку или не подвернуть ногу. Хотя разве это важно? Я тяжело дышал, сердце бешено колотилось в груди. Такое волнение как перед важным экзаменом. Хотя сейчас наверное самый важный экзамен в жизни. И переэкзаменовки не предвидится. Говорят, что самое страшное – остаться калекой, бездвижным овощем без эмоций и мыслей. Хотя сорок метров – это все-таки высоко. Есть надежда, что все будет, как надо.
Я осмотрелся, пытаясь найти выход на крышу, но за сплетением труб было трудно что-то увидеть. Что, стоять и чего-то ждать? Я нагибался, пролазил под трубами, царапал лицо и руки о стекловату и неровные края сварки. Как безумный, я лазил в сыром полумраке, пачкался в ржавчину и многолетнюю пыль. Вот оно последнее испытание на пути к цели – лабиринт, который дает время одуматься или сдаться. Нет, теперь меня не удержать. Я ударился головой о выступающий кран, от боли сжал зубы, но меня уже было не остановить. Выход на крышу оказался почти сразу над входом на чердак. Мне нужно было просто поднять сразу голову вверх и присмотреться. Десять минут, в течение которых я облазил весь чердак, лишь укрепили меня в правильности моего поступка. Всегда, когда я видел какие-то трудности, это подсказывало мне на верность выбранного пути. Только истинный путь может быть тернист. Если нет препятствий, нет преодолений, тихая дорога ведет в никуда.
Морозный ветер хлестнул мне в лицо. Здесь, на высоте, только он был истинным хозяином положения. Разгоряченный лазанием по трубам душного чердака, я инстинктивно запахнул, расстегнувшуюся куртку. Не хватало еще подхватить воспаление легких, мелькнула дурацкая мысль. Какое воспаление? Разве это сейчас важно? И я нарочно расстегнулся навстречу ветру. Сейчас мне уже все равно. Все равно. Я дышал полной грудью и не мог надышаться. Ощущение неимоверной радости захлестнуло меня – я нашел выход из лабиринта и вот наконец вышел на последний рубеж, отсюда есть только один путь, короткий, но чрезвычайно важный. Я был рад возможности доказать всем, что я не такой бесхребетный хиляк, который может только пить водку и мечтать о чем-то несбыточном. Я докажу им всем. Всем, кто не хотел понять меня, кто хотел все решать за меня.
Счастливый и уже почти полностью свободный я стоял на крыше самого высокого дома в городе. Солнце уже спряталось за крыши хрущевок, зимний вечер обволакивал дома морозным полумраком. Я дышал морозом, я не боялся заболеть, мне уже было плевать на все. От цели меня отделяла лишь пара шагов. У Васи была хорошая песня о том, как бывает трудно иногда сделать один единственный шаг, песня новая, и слов я точно не помню, жаль. Надо будет попросить у Васи написать мне слова, хочется знать наизусть ее. Хотя о чем это я? Это уже все не важно.
Под моими ногами растрескавшийся черный битум. Ветер, который ломал внизу деревья и наметал сугробы, сеял хаос и смятение, здесь на высоте в своих владениях чисто все прибрал. Ни капли снега. Ничто не напоминает о заносах прошедшей недели. Вот ведь обидно, внизу люди с ног сбиваются, убирая, а здесь все чисто и красиво. Надо будет рассказать об этом Коле. Не рассажу уже.