Дорогами Судьбы

Я пробирался через частокол антенн поближе к краю. Ветер крепчал, вился вокруг меня, пытался сорвать с меня шапку. Мне так хотелось в этот момент поверить, что ветер не просто турбулентный поток воздуха, вызванный разницей давлений, а одухотворенный посланник высших сил, который пришел мне на помощь, чтобы остудить меня. Или помочь мне сделать шаг, последний шаг. Не я шагнул, сильный порыв ветра сбил с ног дурака, который полез гулять по крышам, возомнив себя местным Карлсоном и проигнорировав элементарные требования безопасности. А ведь кромка крыши может оказаться скользкой да и сила ветра на высоте гораздо больше, чем внизу. Если все это сложить, то получатся все условия для неосторожной смерти по глупости. Так и будут все думать обо мне – неосторожной глупец. Ну и черт с ними, пускай думают. Кому надо, тот правильно все поймет. Как может человек за день до своего назначения на престижную должность покончить с собой? Или это его от большой радости потянуло на подвиги. Или он забыл, что у него скоро свадьба? Жених, конечно, может сбежать со свадьбы, это иногда бывает. Но это в любом случае не повод для суицида, даже если жениться не хочется. Точно, неосторожный глупец. Люди покрутят пальцем у виска, и все. В тот момент, когда нужно радоваться навалившемуся счастью, только дурак помышляет о том, как от него избавиться. Не нужно мне ваше счастье. Не хочу жить по вашим правилам. Свобода рядом, только сделать шаг. Но так хочется насладиться этим последним видом вечера. Куда спешить?

Ветер окончательно доконал меня. В горле запершило, хотелось выпить горячего чая. С медом и теплой сдобной булочкой. Какие, к черту, булочки. Забудь. Мысли в бешеном темпе неслись по кругу. Свадьба, Оксана, работа, Коля, университет, Иван Иванович, Вася. Кто говорил, что перед смертью человек видит всю свою жизнь. Я хотел вспомнить что-то приятное из детства, но не мог. В голове мелькали только события последних дней. Какая разница, что была когда-то, если сюда привели совсем другое. Черт, а ведь действительно холодно, я чихнул, и хотел было сам себе пожелать здоровья, но подумал, что это будет глупо. Какая уже разница?

Я вдохнул в грудь побольше воздуха и стал на самый край крыши. Сердце билось размеренно и спокойно, я не испытывал ни капли волнения. Почему я успокоился? Неужели, уже настала пора. Широко раскинув руки, словно птица – крылья, я закрыл глаза и принялся в уме вести обратный отсчет: десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре…

– Что ты здесь делаешь? – вдруг услышал я за своей спиной голос.

***
Когда он закончил свой рассказ на город опустились сумерки. Иваныч закурил сигарету, откинулся в своем шезлонге и прикрыл глаза, которые продолжали ехидно щуриться то ли от дыма, то ли от удовольствия. Я молчал вместе с ним, сказать мне было ему нечего. Конечно, нужно было бы поблагодарить его за предоставленную информацию, но я понимал, что он этого не ждал.
Когда вдруг встречаешь родственную душу, с которой можно поделиться и накопленным опытом и сокровенными мыслями, слова благодарности ни к чему. Тогда я не понимал, что может быть общего у меня с этим бомжем. Возможно, он видел во мне себя в молодости, человека к чему-то стремящемуся, но боящемуся переступить условную черту. Вот также когда-то и он к чему-то стремился, чего ожидал, о чем-то мечтал. Но все получилось как-то наперекосяк. Свою-то черту он перешагнул, наверняка, только, как я понял, сделал это чересчур поздно. А Время не прощает таких ошибок. То, что нужно было сделать в двадцать, в сорок уже никому не нужно – ни тебе, ни людям. Даже самоудовлетворения от этого не получишь никакого.
Сейчас, возможно, он видел во мне себя в молодости, мнущегося у черты, не в состоянии сделать свой шаг. Страх в одночасье потерять все, к чему привык, несомненно велик, но двинуться вперед иначе уже не получается. Поэтому Иваныч должен был помочь мне этот страх истребить, выкорчевать, развеять. Только он с высоты своего положения, своего опыта и накопленной мудрости мог посоветовать, как мне это сделать. Страху не должно быть и места в душе перед решительным шагом. Человек, заряженный идеей, не должен пугаться мелочей. Все проблемы решаемы, если быть готовым к встрече с ними и психологически и интеллектуально. Именно эту главную мысль и внушил он мне. О выживании в чужом городе любое время года он знал всё. Слушая его, я удивлялся, как такое возможно и не понимал, почему этот неординарный человек живет на крыше, а не владеет банками и холдингами. Человек, бесспорно образованный и грамотный, он должен приносить пользу людям, обществу, воплощать свои идеи в проекты, создавать рабочие места, поднимать экономику, в конце концов, просто работать. Я не мог этого понять. Что-то надломило его, сделав социофобом? Почему такие неординарные личности, как он, не имеют крыши над головой, а всем заправляют деляги типа нашего Витька? Я понимал, что вряд ли он захочет говорить об этом, но не удержавшись, я спросил его.

– Посмотри вокруг, – ответил он.

Я стушевался, не в силах уразуметь, что он хочет этим сказать. Я бросил на него недоверчивый взгляд.

– Я не шучу, не утрирую. Просто посмотри вокруг, все-таки мы на самой высокой точке города. Что ты видишь?

Несмотря на то, что сумерки уже зашторили горизонт, прозрачный морозный воздух позволял видеть далеко. То, что было плохо видно, еще легко угадывалось по силуетам. Внизу у наших ног – резали белый снег на ровные ломти правильные квадраты дворов-колодцев. Пятиэтажные серые от времени дома-хрущевки, выстраивались вдоль улицы в шеренги, которые тянулись несколькими нитями, намотанных на клубок дорожного кольца на площади Ленина. От которой широкий проспект убегал к окраине, где огромные и несуразные корпуса заводов, ощетинившиеся дымящимися трубами, тянулись до горизонта, заслоняя собой перспективу. Каждый день я проделывал этот путь, вместе с тысячами людей, спешащих на работу.

– А ты посмотри в другую сторону, – подсказал мне Иваныч.

Там где ровный строй домов заканчивался, стояли гаражи, спускаясь ступенями в балку. Внизу протекал ручей, вечно грязный. Противоположный склон балки зарос густым кустарником, который непроходимой стеной отделял город от леса, который начинался прямо у самой балки. Лес был пронизан широкими шрамами просек, которые шли параллельно балке. Где-то на самой линии горизонта светилась быстрыми огоньками автострада, убегающая на запад.

– Увидел теперь?

Я кивнул в ответ.

– Это мой мир, – сказал мой новый знакомый. – Мой, только мой, понимаешь? Я вижу каждый день то, что хочу видеть. Я не читаю договоров, не порчу зрения изучением прайс-листов конкурентов, не наблюдаю ежедневно кислые мины сотрудников. В молодости я чуть не потерял зрение, пытаясь рассмотреть на плохеньком мониторе в НИИ никому не нужные пики осциллографа.

– Ты работал в НИИ? – я был искренне удивлен.

– Это не важно. Важно то, что тратя свое время и здоровье на выполнение якобы полезной работы, ты ничего не приобретаешь. Твой мир растворяется в обыденности и все. Ты работаешь и этим гордишься, тебя не в чем упрекнуть – ты не дармоед, ты полноценный член общества. После работы ты с друзьями, такими же трудягами, выпиваешь по сто грамм, иногда и больше. Но тебя нельзя в этом упрекнуть – это признанный обществом отдых. Ты молодец. Где-то в глубине души тебя точит червь сомнения – а правильно ли ты живешь? И в один прекрасный момент ты понимаешь, что есть твой мир, а есть другой, навязанный тебе обществом.

– И ты становишься отщепенцем, – подсказал я продолжение.

– Ты продолжаешь смотреть на мир через призму общественной морали, – устало ответил на это он. – Пойми, что есть в мире какие-то вещи, от которых ты действительно получаешь истинное удовольствие. Я не говорю о бутылке холодного пива в жару.

Я понимающе кивнул.

– Для себя я узнал, что могу часами созерцать природу, при чем получаю от этого ни с чем не сравнимое удовольствие. Как-то один раз по весне я просто вместо того, чтобы идти на работу, сел на электричку и поехал в лес. С тех пор у меня появился мой мир. В этом мире я устанавливаю законы, я решаю, что будет завтра и мне плевать на правила окружающего мира. Я хочу сидеть среди зимы в шезлонге и загорать, и мне нет никакого дела, как это воспримут окружающие.