Выбрать главу

– Извини за мое хамство, но я не вижу смысла в нашей беседе, – сказал я.

– Но ведь ты даже не знаешь, что я хотела сказать.

– Я догадываюсь.

– Боюсь, что нет.

– Давай я попробую начать за тебя.

– Попробуй.

Я сделал вид, будто на секунду задумался.

– Ты скажешь, что я нехороший человек, что я поступаю непорядочно по отношению к доверчивой и любящей меня девушке. Правильно?

– Продолжай.

– Я поступаю просто некрасиво по отношению к вашему отцу, мало того, что отвергаю протянутую руку помощи, я еще и этим выставляю его дураком в глазах других. Я правильно излагаю?

– Правильно. Продолжай.

– Я изначально втерся в доверие ко всем, навязал себя, ничего при этом не предложив, но готов был сам получать по максимуму, а теперь так легко от этого отказываюсь, не имея ни капли благодарности. Подлец, и все. Ну и много еще чего в том же духе.

– Ты, действительно, все правильно сказал. Оксана тебя любила, отец тебе доверял, а ты ничем на это не ответил. Хотя ответил. Черной неблагодарностью.

– Можешь всем передать, что мне стыдно.

– Им уже все равно.

– Не понял.

– Я надеюсь, что они быстро о тебе забудут.

– Я тоже на это надеюсь.

– Я тебя не совсем понимаю, – она смотрела мне в глаза, пытаясь увидеть хоть каплю неуверенности. – Ты не был раньше таким.

– Не был. Стал, пришлось. Не надо только читать мне мораль.

– Я и не собираюсь. Просто я хотела с тобой поговорить.

– Ну, вот мы с тобой и говорим. Что я еще могу сказать? – Я старался быть жестким, но мне это удавалось с трудом.

– Скажи, почему ты так поступил?

– Ты все равно не поймешь.

– Пойму. В нашей семье я тебя лучше всех понимала.

– Любые мои слова могут быть использованы против меня, поэтому я лучше оставлю их при себе, – ответил я цитатой из какого-то детектива.

– Тогда я скажу за тебя. Ты встречался с Оксаной, вы любили друг друга, и все было хорошо. Вы были счастливы, а когда человек счастлив, он слеп и немощен.

– Надо будет запомнить эту мысль.

– Пока было все хорошо, тебя все устраивало, – как ни в чем не бывало продолжала она, сделав вид будто не заметила моего укола. – Но у Оксаны характер – не подарок, да и запросы у нее не маленькие. Я-то ее хорошо знаю. А вот, когда любовное ослепление прошло, ты это заметил. Но отказаться от нее было тяжело. Вторая фаза любви называется привычкой.

– Не могу не согласиться.

– Пока ты был влюблен и счастлив, ты и думать забыл о своей главной мечте – понять природу времени. Ты думал, что всегда успеешь свернуть с натоптанной другими дороги на свою тропу. Пока обстоятельства не заставили тебя совсем отречься от мечты, ты не сильно-то стремился ее достичь. Надеялся, что все само собой решиться. А ведь о твоей мечте мало кто знал. Даже Оксане ты об этом не говорил. Все считали, что ты обыкновенный парень, без лишних запросов, без непомерных амбиций, порядочный и работящий. Ты ведь не думал, что если ты живешь, как все, кто-то догадается о вынашиваемых тобой планах. Понимаешь?

Я кивнул молча. От моей бравады уже ничего не осталось.

– Поэтому, и это естественно, ты должен был бы жениться, осесть. Отец помог бы тебе с карьерным ростом. Чего-то ты бы достиг. Жил бы как все, ведь и отец и Оксана были уверены, сделают тебя счастливее. Они были искренни в своих побуждениях. Я хочу, чтобы ты понял именно это.

Неожиданно я ощутил, что на глаза наворачиваются слезы. Ольга молчала и смотрела на меня. Клиент готов. Можно брать голыми руками. Сейчас появиться Оксана, и я уже не смогу сесть в поезд. Если в этот раз вернусь, то завтра точно буду опять на крыше. Не смогу я уже жить, как жил раньше. Я посмотрел Ольге в глаза. Они были такие же красивые, как у Оксаны, но помимо оценивания в них было что-то еще. Ее молчание сейчас было для меня страшнее всего. Она меня надломила, но не спешила добивать. Надо было перехватить инициативу.

– Хорошо, я полностью осознал свою вину. Почему же ты замолчала, сейчас логичным будет сказать – вернись в семью, и мы тебя простим. Да?

– Нет. Я не хочу, чтобы ты возвращался в семью после того, что случилось.

– Недостоин, понятно. Или думаешь, я буду упрашивать?

– Я думаю, будет лучше, если все так и закончится. К тому же ты не всё знаешь. Но это не важно.

– А что важно?

– Важно, что ты твердо стал на свой путь и уже не свернешь.

– Зачем же тогда весь этот разговор?

– Знаешь, в жизни самое страшное – разочаровываться в людях.

– Ты хотела узнать, мучает ли меня совесть? Довольна результатом?

– Вполне.

– Тогда прощай, – я развернулся и пошел. Не очень-то красиво, но что поделать. Предательские слезы наполнили мои глаза. Я сцепил зубы, чтобы не всхлипнуть, как девчонка.

– Костя, подожди, – Ольга нагоняла меня, но я не останавливался.

– Остановись ради Бога, – она ухватила меня за плечо.

– Чего еще? – спросил я раздраженно, поворачиваясь.

– Это тебе, – она сунула мне в руку конверт.

– Что там? – мне не хотелось сейчас читать трогательных Оксаниных писем.

– Деньги, – лаконично ответила Ольга.

От удивления я открыл рот.

– Удачи тебе, – она поцеловала меня в щеку и быстро побежала сквозь снующую толпу к остановке.

Я так и простоял некоторое время с открытым ртом. Потом машинально взглянул в конверт. Там, действительно были деньги, причем довольно приличная сумма и маленькая записочка всего из четырех слов: «Я верю в тебя».

**** Верхняя боковая возле туалета. Самое неудачное место в вагоне. Самое непрестижное, которое покупают люди от полной безнадеги, когда потребность побыстрее уехать сильнее желания ехать хоть с каким-то минимальным комфортом. Верхняя боковая возле туалета – лучшая полка для ренегата, убегающего от себя в неизвестность. Двое суток люди, спешащие по зову своих внутренних органов, будут бить тебя дверью по ногам. И этот людской поток не убывает ни днем, ни ночью. Остаётся лишь терпеливо сносить эти мелкие неприятности по дороге к великой цели. Можно было уехать завтра – верхняя, но не боковая в середине вагона, но я не мог уже ждать. Возвратиться домой на ночь – то же самое, что и навсегда. Когда решил уходить – нельзя оглядываться. Неважно, что за спиной – адский огонь или райские кущи. Только вперед, что осталось – оно уже осталось за спиной, в другом мире, в другой жизни. Осталось навсегда, иначе нельзя. Лежа на верхней боковой полке, не посмотришь в окно. Главная радость путешествия – созерцание проносящихся мимо бесконечных лесов, перерываемое лишь редкими деревеньками, – тебе недоступно. Остается лишь читать книгу, если позволяет освещение или смотреть в потолок. Можно, конечно, попытаться заснуть, но после того, что произошло в последние дни сна почему-то нету. Сердце бешено колотится. Страшное перевозбуждение не дает даже просто расслабиться. Вот и приходится просто лежать и думать о том, что случилось, о том, что могло случиться, о том, что может случиться в будущем. Я застелил грязный матрас такой же серой простыню и натянул на подушку миниатюрную наволочку желтоватого оттенка. Повесив рюкзак на крючок возле самого лица, я улегся и в тусклом свете уходящего дня попытался почитать книгу, но мысли мои путались, а глаза быстро устали от недостаточной освещенности. На полке подо мной спала, громка при этом храпя, полная женщина. Когда я зашел в вагон, она уже спала. Похоже, что ехала она с места формирования поезда, а мне транзитному пассажиру оставалось только принять этот факт. Одна лениво приоткрыла один глаз и сказала:

– Полку складывать не буду. У меня больное сердце, мне нужно лежать.

Я молча кивнул. Сидеть или лежать, какая разница, хотел сказать, но передумал. Столик, в который можно было превратить ее полку, мне был ни к чему. Продуктов с собой я не взял никаких. Об этом я подумал, только когда поезд тронулся. Двое суток впереди мне предстояло лежать и думать. Теперь, когда у меня были деньги, я мог сходить и в вагон-ресторан, но лучше ограничиться горячим чаем с сахаром.