– А извиниться не хотите?
– За что? – резко бросил я. Эта дама начинала меня быстро утомлять.
– Молодой человек, послушайте мудрую женщину, которая уже двадцать семь лет замужем, – извинитесь, особенно если не чувствуете за собой вины.
– Если бы вы еще уговорили ее открыть дверь.
– А это бесполезно, – махнула она рукой. – Поверьте, я знаю Любашу с пяти лет. Никому сегодня она не откроет – ни мне, ни вам. Мой вам совет – приходите через день. И она успокоиться и вы.
– Вы уверены?
– Будьте мудрее, не пытайтесь переспорить упрямую женщину. Приходите послезавтра. Я вас уверяю, она успокоиться и поговорит с вами.
– Хорошо.
Но уходить прямо так сразу мне не хотелось. Я топтался в нерешительности.
– Молодой человек, если вы не знаете, куда теперь деть булку хлеба – отдайте ее мне. Думаю, она вам сегодня не понадобится.
Я послушно протянул ей запотевший от дыхания свежеиспеченного каравая полиэтиленовый пакетик.
– Ступайте, ступайте, – вместо благодарности сказала она.
Я еще раз глянул на немую черную дверь и медленно поплелся по ступенькам вниз.
– Яша, раздевайся, я уже принесла хлеба, – услышал я за спиной.
Ситуация складывалась идиотская. Не знаю, что именно Люба видела вчера, но конечно проделки Натальи Сергеевны со стороны можно было истолковать только единственным образом. И Люба для себя сделала логичный вывод, а другого толкования и не придумать. Парень с девушкой приходят в торговой центр, девушка примеряет свадебное платье, потом они идут в ювелирный, примеряют кольца, а в заключение она кричит на весь магазин, что она согласна. Кто поверит, что эти двое пришли выбирать кольцо для любимой девушки этого незадачливого кавалера. Смешно и глупо. Я злился на Наталью Сергеевну, злился на себя. Только от этого проку уже никакого. И не суть важно, что именно видела вчера Люба, главное что я вел себя глупо, потакая идиотским выходкам своей соседки.
Я вышел из подъезда, тихим щелчком за моей спиной захлопнулась дверь. У подъезда на лавочке сидел Леша. Он задумчиво курил, разглядывая снег под ногами, даже не повернув голову в мою сторону, когда клацнул магнитный замок. Обойти его не представлялось возможным, а пройти и не поздороваться тоже как-то неправильно.
– Привет, Леша, – я протянул ему руку.
– Присаживайся, – гостеприимно предложил он.
– Сегодня ночью мороз сильный будет, – сказал он.
– К чему ты это?
– Увидел, что ты легко одет, вспомнил.
– Ничего, я вечером оденусь потеплее.
Разговор на этом и закончился. Я достал из кармана магнитный ключ и, повертев его в пальцах, протянул Леше.
– Тебе нужней, – отрицательно мотнул он головой.
– Как знать…
– Все будет хорошо, – подмигнул он мне.
Я бы очень хотел ему поверить, но почему-то не получалось. Как-то паршиво было у меня на душе, неприятно. Я боялся, что разговор с Любой не состоится. Даже если она захочет меня выслушать, поверит ли она и тем более простит ли?
Леша поднялся с лавочки и, хлопнув меня по плечу вместо прощания, молча пошел домой. Я посмотрел, как за ним закрылась дверь, и тоже решил идти. Куда идти я не знал. В принципе, в такой день идти можно было куда глаза глядят, всюду праздник. Чем ближе новогодняя ночь, тем больше будет мероприятий в парках и на площадях. Скучать точно не дадут. Гулять можно до самого утра. Тем более что гулять до утра нужно. По крайней мере часов до десяти. Я взглянул на часы – сейчас без пяти два. Времени у меня еще двадцать часов. Конечно, я не собирался все это время провести на улице – это было равносильно самоубийству. Можно кататься на метро, посидеть на лавочке в каком-нибудь торговом центре, в конце концов зайти в гости к Малому. Он и нальет и накормит. Только вот настроения для подобного мероприятия никакого нет. Хочется просто медленно куда-то брести и спокойно думать. Нужно попытаться себя успокоить, и настроиться на серьезный неприятный разговор, который непременно состоится. Не сегодня, и не завтра. Но тянуть дальше, чем до послезавтра тоже смысла нет. Не выяснять же отношения на зачете по культурологии. Милые бранятся, только тешатся. Развлечем всю нашу группу своим выяснением отношений. Я прекрасно знал, что Люба на такое не пойдет никогда. Поэтому поговорить нужно раньше.
Я шел и шел, не замечая, как день постепенно угасает, и ему на смену спешит ночь. Вокруг праздник неумолимо входил в свои права. Взрывались оглушительные петарды, небо хлестали яркие хвосты фейерверков, россыпями разноцветных огней светились гирлянды на деревьях. Несмотря на мороз улицы быстро наполнялись людьми. Они веселыми компаниями куда-то спешили, на ходу они пели песни, пили шампанское, смеялись и выкрикивали поздравления. Пирамиды новогодних елок соперничали в своем стремлении достать небеса со шпилями сталинских высоток. Выше, ярче, громче. Праздник разгорался с каждой минутой все сильнее и сильнее.
Я шел и шел. Мне не хотелось останавливаться. Я надеялся, что смогу подумать, как следует, но внутри меня была абсолютная пустота. Мои мозги зашторились от меня самого, не желая ни на что реагировать. От этой странной внутренней пустоты раскалывалась голова. Я давно уже забыл, что голова может так сильно болеть, а ее будто что-то изнутри разрывало. Я старался не обращать на боль внимания, но она давила все сильнее. Наверное, это от голода, подумалось мне. Я зашел в ближайшую кафешку и купил чашку чая с пирожным. Отпил несколько глотков и почувствовал, как меня начинает знобить и трясти. Ощущения, что я замерз, у меня не было. Странно, значит это нервное. Надо себя успокоить, нельзя же так себя не контролировать. Я собрался и попытался сосредоточиться на чем-то отвлеченном, но ничего у меня не выходило. Меня продолжала бить мелкая неприятная дрожь. Я решил, что лучше выйти снова на улицу, там ощущения были комфортнее. В ночном небе отчетливо видимое полыхало зарево – над городом сиял во всей своей красе праздник. Я взглянул на часы. Была половина девятого. Да, мне еще гулять и гулять, но почему-то это меня не пугало.
– С праздником, Алехин, – крикнул он громко, так что я чуть не вздрогнул.
– Спасибо, вас также.
Наш комендант слегка покачивался, но взгляд, как ни странно, имел ясный. Довольно улыбаясь, он спросил:
– Испугался?
– Вроде того.
– Ха! А ты думал, все вымерли? Нет, самые крепкие еще остались. Нас так просто не прошибешь. Настоящий мужик не падает никогда, – он стукнул себя кулаком в грудь. – Пошли, выпьем по сто грамм и я, пожалуй, отправлюсь баиньки.
– Я лучше чайку.
– Ну как знаешь, – он осмотрел мой неподобающий кухне наряд и спросил, – а ты уходишь или приходишь?
– Прихожу.
– Это хорошо. Пошли, выпьем по пятьдесят за мягкую посадку.
– Ставки снижаются? – спросил я, но счастливый комендант меня не понял.
– Не снижаются, – уверенно заявил он. – Ишь ты, взяли моду, каждый новый год ждать снижения. Прошли те времена, когда на каждый Новый год трудящимся был подарок от заботливого правительства.
Я понял, что он лыка не вяжет и решил не продолжать разговор. Сейчас подождет немного, послушает тишину, а потом пойдет к себе в кабинет отсыпаться. Интересно только, с кем это он так набрался. Чтобы не встречаться с ним взглядом, я отвернулся к окну, надеясь, что и он быстро потеряет ко мне интерес. Но Валентин Иванович не собирался так просто расставаться с неожиданно возникшим собеседником.
– Вот скажи мне, Алехин, почему все физики, серьезные и вдумчивые люди, не любят серьезных разговоров? Избегают компаний нормальных мужиков, жмутся по своим коморкам. Не знаешь? А я тебе скажу. Вы, хотя и умные ребята, не умеете по настоящему думать, а для того чтобы вести разговор, нужно уметь осмыслить слова собеседника.
На слове «осмыслить» он несколько раз запнулся, но все-таки сумел победить свой голосовой аппарат.
– А вообще, я вам, стервецам, завидую, – сделал неожиданное признание Валентин Иванович.
– Это еще отчего? – спросил я.
– Вас красивые бабы любят, – пояснил он.
– Они еще любят певцов, капитанов дальнего плавания и всех подряд миллионеров. Причем последних больше других.
– Не-а. Вас ученых они любят сильнее. Самые красивые всегда вьются вокруг всяких очкариков без денег и без нормальной рожи.
– Лестно, конечно, что вы так думаете. Но мне кажется, что шансы у всех равны.
– Нет! – Он поднял вверх указательный палец, привлекая мое внимание к своим словам. – Я тебе сейчас открою одну большую и страшную тайну. Я-то знаю точно. Я давно тут работаю и все вижу.
– Ну и в чем подвох?
Валентин Иванович выдержал паузу и торжественным голосом произнес сокровенную истину:
– Это все подстроено высшими силами.
– Я так и думал.
– Ты зря смеешься. Я тебе говорю, что так оно и есть. Как только ученый побирается к какой-нибудь тайне, ему – бац! – подсовывают смазливую барышню, чтобы обо всем забыл, кроме нее.