– Что это ты свой нос обмотал?
Солдат понял мой вопрос по-своему: пустяковое ранение, а бинт намотал.
– Пуля чирикнула, когда бежал с катушкой связи, обожгла кожу на самом кончике носа, и вот гноится. В медсанбат совестно идти с такой царапиной, когда и крови-то нет. А может, и вправду на солнце лучше подсохнет. Только вот ползать приходится, и болячка все время сдирается.
Он снял повязку с носа, а я, воспользовавшись подсказкой солдата, постарался уйти от своих предположений.
– Уже все засохло. На солнце еще лучше подсохнет, – с оттенком командирского пренебрежения к таким пустякам выкрутился я.
До этого мне довелось воевать только в условиях зимы, жестоких морозов, и мое первое командирское наставление в летнее время лучше было оставить при себе.
Увидев, с какой жадностью связист пил принесенную воду, мое отношение к данной воде чуть-чуть поколебалось. «А ведь все пьют. Все же, какая ни есть, а вода. Для начала, чтобы меня не вырвало, я попробую помазать губы этой жижей». Первый шаг адаптации к воде из воронки был сделан.
Командир батареи передал по телефону, чтобы я еще до наступления темноты явился на наблюдательный пункт. Мы с разведчиком добрались до него быстро, продвигаясь по-пластунски. Наблюдательный пункт был расположен на левом крае линии траншей, которая вилась по едва приподнятой складке местности. Сооружение было добротное, имело три наката бревен и довольно просторное.
Командир батареи прибыл в полк тоже недавно, и мы друг друга не знали. Он разъяснил мне обстановку и задачи, которые возлагались на меня. А они состояли в том, чтобы корректировать при необходимости огонь батареи, дивизиона, полка по скрытым целям противника, расположенным в зарослях виднеющегося впереди лесочка, а находиться я должен в боевых порядках первой роты 38-го стрелкового полка, которая залегла по самому краю леса.
– Ты только смотри, – давал он мне напутственное слово, – не давай там втягивать себя в пехотинские дела. Сиди в блиндаже и ни в коем случае не ввязывайся в схватки пехоты, а то она наших людей для своих целей использует. Лейтенант Щербина, который был до тебя, наверняка поэтому и погиб. Занимайся своим делом.
– А как туда добраться?
– Взгляни в стереотрубу, разведчики расскажут. Но первый раз, пожалуй, лучше попытаться с пехотинцами пройти. Я слышал, что сегодня ночью туда, кажется, сам командир первого батальона должен идти. Тебе лучше договориться с ним, это самый удобный случай будет. Заодно лично познакомитесь. Сейчас пошлю разведчика уточнить время, когда они пойдут в первую роту.
Командир батальона передал, чтобы я явился к десяти часам вечера. К назначенному времени я отправился по ходам сообщения на его командный пункт. Траншеи первого батальона были в полный профиль, я шел не сгибаясь, как вдруг до моих ушей донеслось:
– Ты что… – бушевал старшина, распекая за что-то провинившегося солдата, – хочешь, чтобы я отправил тебя в первую роту?!
Для меня, артиллериста, такая угроза показалась совершенно нелепой и странной. Как можно пугать пехотинца, который все время находится на линии огня, еще чем-то, посылкой в другую роту? Трибунал, расстрел за неисполнение приказа, позорная смерть – в моем представлении это было действительно страшно. Хотя никто никогда в моем окружении за все время пребывания на фронте не знал случая, чтобы такая угроза была реализована. Самому иногда приходилось пригрозить солдату отправкой в пехоту с огневой позиции батареи, но и тогда реакция на это была почти всегда радостная – каждому молодому солдату хотелось побывать в настоящем деле. А меня это очень возмущало: как можно так легко променять бога войны на службу в пехоте, как можно не любить артиллерию?
Угроза старшины сначала не вызвала у меня какой-либо настороженности, и, проходя мимо него, я лишь спросил:
– Где тут находится ваш комбат? Я из шестого, мне как раз в первую роту нужно. Говорят, сегодня туда пойдут?
– Первый поворот направо, товарищ лейтенант. Значит, вместе пойдем сегодня. Там уже собираются. Вот этого разгильдяя туда бы прихватить на недельку.
Я пошел далее по траншее, а в моей голове стали назойливо вертеться слова: «Первая рота… первая рота… первая рота». Мне стало любопытно, что это за рота, которой старшина пугает. «Судя по всему, там долго не пробудешь, или там лежать придется в гнилом болоте. Ладно, приду, увижу сегодня…»
В траншее первого батальона 38-го стрелкового полка собиралась группа командиров и солдат, направлявшаяся в первую роту. Я доложил командиру батальона, что имею приказ прибыть в эту роту на место убитого лейтенанта Щербины, корректировщика огня 6-го гвардейского артполка.