Командующий артиллерией потребовал разведкарту. Коробков принес карту, передал командующему и задержался, но полковник хлопнул ладонью по карте и сказал:
– Карта останется у меня, идите, занимайтесь своей работой.
Что-то насторожило Коробкова: планирование артподготовки начиналось с разведкарты. Вот и теперь полковник и начальник штаба засели вдвоем готовить артподготовку. Подсчитывались цели и количество снарядов, потребное (по нормам огня) для их уничтожения. Определялось количество стволов и затрата времени на уничтожение целей. К вечеру синяя расцветка разведкарты была покрыта легкой раскраской красного карандаша: то были участки огня артполков.
Ночью Коробков начал готовить документацию для артчастей, но работу пришлось прекратить: предстояло срочно выехать в соседнее село, в артснабжение, для увязки вопроса о переброске большого количества боеприпасов на ОП. Ночь выдалась темная, светить фарами строжайше запрещалось. Навстречу подтягивалась конница Кириченко, заполнив всю дорогу и подняв густые тучи пыли. За колоннами конницы шли в два-три ряда танки. Встречная полуторка Коробкова, избегая возможности быть раздавленной танками, вынуждена была продвигаться пашнями.
На другой день начали прибывать командиры приданных артполков. Они рекогносцировали огневые для своих частей, которые должны прибыть ночью, занять огневые позиции, окопаться и изготовиться к открытию огня. Во вторую ночь Коробкову стало известно, что документацию надо готовить для шести прибывших артиллерийских полков и для своего полка, а также для двух дивизионов «катюш». Не считая артиллерии стрелковых полков, противотанкового дивизиона и батальонных минометов и «катюш», получалось двести стволов на два километра фронта. Другими словами, на десять метров фронта – одно орудие. На весь прорыв должно быть израсходовано десять тысяч снарядов. За одну ночь вся эта уйма снарядов должна быть переброшена на ОП.
Всю ночь землянка штаба КАД была заполнена до отказа офицерами из частей, которым вручалась документация. Один Коробков не мог справиться с такой огромной работой, в помощь ему были вызваны несколько начальников штабов дивизионов. В половине четвертого утра последний офицер покинул землянку. Коробков две ночи не смыкал глаз, однако, выдав последние документы, он поспешил на свой наблюдательный пункт. Артподготовка должна была начаться на рассвете, в 5.00, сигнал – залп «катюш».
Было 4.30, когда Коробков вошел в землянку НП. Он присел на скамейку, намереваясь полчаса посидеть.
– Товарищ старший лейтенант, посмотрите, что творится, – обратился к нему разведчик Лопатин.
Коробков подошел к двери землянки, куда указывал Лопатин. Позади НП в низине длинной шеренгой выстроились автомашины с реактивными минометами. Отдыхать уж больше не хотелось.
– Мощный концерт будет, – сказал Коробков, достал из кармана часы: оставалось 15 минут.
Как медленно идут последние минуты! Не остановились ли часы? Поднес к уху: нет, тикали. Вот уж 5.00 что случилось? Уж не отложили ли? Хотя все напряженно ждали залпа «катюш», и все же как-то неожиданно шеренга машин вздрогнула, окуталась дымом, подняла страшный рев, через НП полетели ракеты, оставляя за собой дымовые полосы. Но то, что последовало за этим, не поддается никакому описанию: небо как будто разверзлось, свыше двухсот орудий взревели, позиции противника утонули в сплошных облаках дыма. На мгновение Коробкову показалось, что на позициях врага какой-то кипящий океан, все слилось в одну дымовую массу, все клокотало, визжало, свистело, ухало.