Уперлась зима вьюгами, не хочет уходить. Небо мрачное. Бои идут тяжелые. Накинули наши удавку на шестую немецкую армию Паулюса. Осветило солнце заснеженные пристанционные поля, потянулись эшелоны с военнопленными. У всех вид жалкий, ободранный. Вагоны битком набиты. Кормят их хорошо, но косая ходит по эшелонам, распоряжается, как ей вздумается. Растопило солнце снег на насыпи. Поутихло небо. Пришел приказ моей батарее передислоцироваться на аэродром авиации дальнего действия под Липецк. Остался стоять целым и невредимым железнодорожный мост, а пустой коробок станции, миллионно израненный с четырех сторон, просвечивал насквозь.
Аэродром, как островок в море, раскинулся в донских степях. Строили его основательно в начале тридцатых под руководством немецких специалистов. Сейчас здесь базируется дивизия ночных бомбардировщиков ИЛ-4 (ДБ-ЗФ) полковника Бровко.
В последнее время повадились сюда ходить стервятники-одиночки. Наши машины вернутся с задания, начнут снижаться, прожектора полный свет дают на посадку, а они нашим в хвост пристроятся, дадут по машине очередь, сбросят осколочные бомбы и на бреющем домой. Так несколько машин нам сожгли.
Пузатые, как саранча, Илы образовали эллипс на зеленом поле, прочерченном взлетной бетонкой. На этом эллипсе мы и установили свои пушки. На противоположной стороне, примерно метрах в пятистах, свои пушки поставил Игорь Александров.
Весна выдалась щедрая на солнце и дожди. Ни палатки, ни землянки не могли спасти солдат от вселенского потока. Все ходили насквозь мокрые да вшивые. Еще раньше, в Ельце, все завшивели. Всех чесотка одолела, никаких сил справиться с этим злом не было. Но вот пришла машина с батальона с врачом Ниной Петровной Макеевой. Поставили железные бочки, и давай белье жарить. Кому рукав, кому подол, а кому и весь комплект белья сожгли.
Все помылись в палатке, надели чистое белье, повеселел народ.
Не успели окопаться, как на батарее появился подполковник, заместитель командира дивизии.
– Во избежание неприятностей открывать огонь будете только по нашей трассе с командного пункта. Без нашей команды огня не открывать!
С батареи хорошо виден горб землянки – КП с установленным наверху зенитным пулеметом.
После Ельца аэродром – как райские кущи. Тишина круглые сутки. Тишина непривычна, она давит на виски, на уши, на глаза, на каждый нерв. И только вечером, когда солнце сваливалось за горизонт, приходили автобусы, и степь оживала. К машинам шли пилоты, штурмана, радисты, стрелки. Рокот моторов будоражил тишину. С командного пункта подавали ракету, и машины одна за другой уходили в далекий рейс.
Батарея окопалась обстоятельно. Орудийные дворики, землянки – все построено умело, грамотно, мне отдельную землянку соорудили. Это все заслуга моего помощника старшины Василия Бредихина. Ему тридцать лет, служил еще до войны, опыт армейской жизни у него богатый. Я внимательно слежу за ним, учусь у него житейской мудрости, знаю твердо, что он меня никогда не подведет.
Мне интересно наблюдать за поведением солдат. Однажды постелил на край окопа, на бруствер, фанеру и разбираю револьвер – решил почистить. Рядом на снарядных ящиках, почесывая мокрый от жары живот, лежит сержант Исаев и философствует.
– Ну и жизня здеся, товарищ лейтенант, прямо санатория, сколько дней стоим, и ни одного выстрела не сделали. По правде говоря, не думал я, что мы оттудова живыми выберемся. – Рыжая, вся в конопатинах физиономия полна блаженства. – Вот посмотрите на Кравцова, как он раздобрел, поди домой возвернется, его старуха и не признает. А бабы скажут: смотри, Анюта, нарком какого красавца из твоего хрыча сделал!
– Ты все брешешь, Исаев! – беззлобно сказал подошедший Кравцов.
Исаев пришел на батарею из госпиталя после ранения и был назначен первым наводчиком, молодой, расторопный сержант, с медалью «За отвагу» на гимнастерке. Кравцов – второй наводчик, он солдат последнего набора, выглядит молодцевато – высок, строен, крепкие крестьянские руки.
– Вопрос к тебе один есть, – обращается Исаев к Кравцову, – скажи, пожалуйста, что такое ПВО?