***
Я вспотела и запуталась в простынях. Было темно, свет уличных фонарей проникал сквозь занавески. Я перевернулась и посмотрела на часы. 22.45.
Дерьмо.
Дерьмо. Дерьмо. Бл*дь.
Я опаздываю. Сейчас уже так поздно, что я, наверное, пропустила все выступление Алекса. Бл*дь.
Хватаю сапоги и выбегаю за дверь.
Даже не знаю, как выгляжу. Я плакала, поэтому скорее всего в беспорядке.
Через десять минут подхожу к «Высокой ноте» и вижу там очередь только из пяти человек. Встаю в конец и засовываю руки в карманы джинсов. Боже, что я делаю?
Пять человек передо мной не попадают в клуб. Они кажутся разочарованными, униженными и надутыми. Вышибала неоднократно говорит им, что он не в состоянии пропустить их, потому что их имен нет в «списке».
Список!
Мое имя в списке!
Я прочищаю горло и говорю:
— Извините?
Вышибала смотрит и хмурится.
— Я в списке, — говорю слегка улыбаясь.
Он смотрит вниз на свой планшет.
— Имя, — строго говорит он.
— Табита Флетчер. Я с Алексом.
Он сканирует список, проводя пальцем вверх и вниз, и, наконец, останавливается, опираясь на имя. Оглядывает меня сверху донизу и сигнализирует мне идти вперед.
Остальные люди в очереди взволнованы и теперь бросают оскорбления в мой адрес. Я расталкиваю их и подхожу к двери. Мистер Вышибала впускает меня. Вот именно. Легко. Не требуя подтверждающих документов. Победа!
Я почти хихикаю, когда вхожу. Какое право я имею быть такой дерзкой? Никакого.
Моя улыбка становится шире, когда начинаю сканировать толпу.
Музыка — это то, что захватывает меня в первую очередь. Она звучит глубоко и мелодично. Тяжелые басы, устойчивые барабаны, запоминающийся голос. Я чувствую музыку в своей груди, звучащую синхронно с моим сердцем.
Смотрю наверх на сцену.
Алекс.
Освещение темное и тусклое, и он кажется тенью на сцене. Держит микрофон двумя руками, гитара висит за спиной, и его глаза закрыты. Он поет глубоким голосом, наполненным такими эмоциями. Я не слышу слов. Только вижу, как его губы двигаются. Так же, как он делал в тот день с закладками.
Меня так тянет к нему и к мелодии. Стою и смотрю. Я начинаю качаться вместе с музыкой, пока не слышу слова, которые он поет.
«Измучен... я измучен».
Он вздыхает.
«Один и поврежден».
Его голос звучит повсюду в баре.
«Мне нужно надеяться…»
«Но я безнадежен»
«Изодранный и использованный»
«Никакого конца не видно»
Он начинает кричать слова.
«Измучен!»
«Устал!»
Музыка прекращается. Барабаны ударяют в последний раз.
Он шепчет:
«Одинок».
Свет погас полностью, толпа кричит, прося о большем. Алекс покидает сцену. Измученный, поврежденный и одинокий. Он мог бы петь это прямо мне.
Для меня. Обо мне.
Это мой гимн. Как он мог знать? Откуда он мог знать, что я повреждена?
Касаюсь шрама на щеке. Мой палец холодный, когда я провожу им вверх и вниз по четырехдюймовой длине[7] . Теперь я чувствую, как мой шрам горит, когда эмоции начинают бороться с мозгом. Стою здесь, потирая щеку, и смотрю на пустую сцену.
Не знаю, как долго стою, когда чувствую мягкое давление на поясницу. Чья-то рука нежно подталкивает меня к открытой кабинке.
Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть.
Алекс.
Я дрожу, когда смотрю ему в глаза. Его взгляд напряжен и направлен в одну точку. Мы стоим мгновение, глядя друг другу в глаза, затем он мягко подталкивает меня, и каким-то образом я начинаю двигаться. Он убирает руку и садится на место напротив меня.
— Эй, Табита. Табби Флетчер, — говорит он.
Он явно любит произносить все мои имена.
— Эй, — отвечаю я. — Спасибо, что пригласил меня сюда сегодня. И ты можешь называть меня Табби.
Я слегка улыбаюсь. Очень нервничаю.
— Мне жаль, что я задержалась и пришла так поздно. Потерялась во времени.
Я лгу. Не могу сказать ему, что у меня было полное биполярное расстройство, и я потеряла сознание от истощения.
— Я чувствую себя плохо из-за этого… — смущенно отвожу взгляд. Он, наверно, думает, что я сумасшедшая?
— Эй, — он хихикает. — Не беспокойся. Я действительно переживал из-за тебя. Думал, ты попытаешься прокатить меня.
Он снова смотрит мне в глаза, и теперь я теряюсь в его взгляде.
— Вау, твоя музыка невероятна. То, что я успела услышать, в любом случае. Просто высший класс.
Не смогла больше ничего вытянуть из головы. Мне нужно рассказать ему, как его песня нашла свой путь в мою душу, всю минуту, что я смогла расслышать. Мне нужно сказать ему, что он, должно быть, написал эту песню для меня. В тоже время я не могу выглядеть также, как все фанатки. Он сразу сбежит от меня. Не похоже, что ему нравятся «почитательницы таланта».
Я ошеломлена его присутствием. Он не похож на Тони. Его поведение мягкое, резкое, но все же, скорее мягкое. Он интенсивный, но не пугающий. Он также кажется закрытым, как и я. Что он может скрывать?
Я так хочу спросить его. Нужно спросить. Мне просто нужно его узнать.
— Удалось ли тебе написать что-нибудь на днях? Знаешь, в моей записной книжке?
Какой глупый вопрос, Табби. Я идиотка. Он отводит взгляд от меня, и его глаза теперь скользят по всему бару. Дерьмо. Он не хочет говорить о своей музыке.
Он машет рукой в воздухе, чтобы привлечь внимание официантки в баре. Она подходит и сразу же выставляет грудь перед Алексом, полностью игнорируя мое присутствие.
— Да, сладкий, что я могу сделать для вас?
— Две ледяные воды, пожалуйста, — отвечает Алекс.
Она, похоже, удивлена его заказом.
— Что-нибудь еще?
— Нет.
И он немедленно оглядывается ко мне.
Официантка удаляется в отчаянии, но продолжает вилять задницей.
— Тебе нет двадцати одного, так ведь, Табби? — спрашивает он.
— Да, — мягко говорю я.
Он впервые смеется от души.
— Мне тоже. Мне всего двадцать лет и, кроме того, я не пью.
— О, — говорю я.
«Вау, я действительно поддерживаю этот разговор, — думаю, что это сарказм по отношению к себе. — Я, должно быть, кажусь ему такой же пустой, как вода».
— Где остальная часть твоей группы? — спрашиваю я, быстро оглядывая бар, чтобы заметить какие-нибудь признаки их присутствия.
— Кто знает? Вероятно, они за сценой. Мы не очень общительная группа, — он подмигивает. — Мы предпочли бы сидеть в задней комнате между сетами, чем быть здесь с этими людьми. Они все думают, что могут получить нас, но они не получат... — его голос оборвался.