— Ничего себе, многое нужно переварить. Она выбрала нас? Вы уверены? Вау.
Я слышу, как голос Кайла дает трещину, и знаю, что он готов заплакать. Или, по крайней мере, именно так это звучит. Я начинаю рыдать и прыгать.
— Это звучит идеально, Анна, просто идеально.
Разговор продолжается обсуждением финансовых деталей в соответствии с соглашением, визитов к врачам и конференц-звонков. Я до сих пор строчу бред на салфетке, когда Анна говорит:
— Хорошо, завтра утром вы получите пакет документов, которые нужно будет подписать. Заверьте все нотариально и верните к нам в течение сорока восьми часов. Табита и Сет хотели бы сделать конференц-звонок в следующем месяце, и они хотели бы, чтобы Карли была на следующем УЗИ Табиты.
— Да, — мы с Кайлом говорим одновременно. Я начинаю смеяться. — Да. Да, это прекрасно. — Затем я начинаю плакать. От счастья. Я люблю плакать от счастья.
Кайл встревает в разговор:
— Все в порядке Кар. Успокойся. Дыши. Анна, все в порядке.
Мне удается попрощаться с Анной и повесить трубку. Телефон немедленно начинает звонить и вибрировать, почти падая на пол. Это Кайл.
— Привет, — говорю я и улыбаюсь через слезы, текущие по моему лицу. Затем говорю. — О, мой Бог, дорогой, это случилось!
Кайл глубоко вздыхает и говорит:
— Я нахожусь на пути домой. Когда ты сможешь быть там?
Я понимаю, что в моем списке все еще остались незавершенные дела. Боже мой! Нет никого способа, который помог бы мне сконцентрироваться на чем-либо.
— Я уезжаю сейчас! — выкидываю свой сэндвич в мусорное ведро, и туда же скомканную мной салфетку и засовываю уже сломанный карандаш в свою сумочку.
— Эй, Кар?
— Да, — отвечаю я.
— Я люблю тебя, — говорит он нежно.
Слезы счастья возвращаются.
— Я тоже тебя люблю.
Улыбаюсь и прижимаюсь к Кайлу. Тот день был прекрасен, и чувства снова обрушиваются на меня. Слезы наворачиваются на глаза, и я кладу голову на грудь Кайла.
Я засыпаю, слушая тихие удары сильного сердца Кайла.
Глава 2
Карли
Нью-Брансуик, Нью-Джерси
Прошлое
17 лет
БУХ БУХ
БУХ БУХ БУХ БУХ
Что такое, черт возьми? В моей комнате темно. Который час? БУХ БУХ БУХ
Твою ж мать!
— Ну же, Кар. Открывай! Мы знаем, что ты там! — хором канючат Бэкка и Кэлли.
— Блин! Подождите! — кричу я, лежа в кровати. Затем включаю лампу, потягиваюсь и, наконец, сажусь. На часах девять. Вечера. Ничего себе! Я проспала три часа. Чувствую себя дерьмово.
Я до сих пор в одежде, в которой была на занятиях пятью часами ранее. На мне удобные джинсы, обтягивающая футболка Henley с длинными рукавами и сандалии. Я буду носить сандалии до первого снегопада. На самом деле неважно, насколько холодная или твердая земля. Сандалии рулят.
Я спотыкаюсь по пути к двери, открываю ее и отворачиваюсь, в то время как они вваливаются в комнату. Они не одни. Мэнни тоже с ними. Он очень привлекательный, гордый и не скрывает своей ориентации. Прекрасный образец гея-красавчика ростом метр девяносто и весом девяносто пять килограмм. Он восхитителен и знает об этом. У него этого не отнять. И это то, что мне в нем нравится.
В первый раз, когда все мы встретили Мэнни, он пел Лайонела Ричи в душевой кабинке рядом с нами. В женской душевой.
На женском этаже.
Он вышел из кабинки в одном полотенце, висящем низко на его бедрах. У всех сразу отвисла челюсть, мы пялились на его идеальный пресс, когда он сказал:
— Дамы, приятно познакомиться. Четвертый душ теперь мой. Слишком много волос и вони внизу на девятом этаже. Приятно познакомиться, цыпочки.
Он улыбнулся своей ослепляющей безупречной улыбкой и подмигнул нам.
С этого момента он стал частью нашего окружения.
Мэнни проносится мимо меня, швыряет большой коричневый бумажный пакет на мой письменный стол и плюхается на кровать Джинджер.
— Бог мой, какой же затхлый запах у этой кровати! — заявляет он и делает вид, что его тошнит.
Следом входит Бэкка. Она шикарная, вылитая модель. Мы с ней почти одного роста, а во мне, между прочим, один метр и семьдесят пять сантиметров. Но внешность у нее экзотическая: смуглая кожа, длинные темные волосы с черным отливом и глаза цвета черного оникса. Она первая, кого я встретила во время ориентационной недели первокурсников, и мы сразу же поладили. Подолгу болтая и будучи при этом в стельку пьяными, мы обнаружили, что видим один и тот же сон, когда болеем, и нас лихорадит. Да-да, лихорадочные сны существуют. Поверьте мне, это тот еще бред и вынос мозга. А нам обеим снится один и тот же сон. Так что нам просто суждено быть лучшими подругами до конца дней. Так сказать, мы сестры по лихорадке.
Кэлли появляется сразу же после Бэкки и энергичной походкой проходит в комнату. Она красивая, загорелая блондинка, к тому же занимается серфингом. Все ее детство прошло на пляже, а сейчас она выглядит так, словно по-прежнему проводит там каждый день. На ней короткие джинсовые шорты и майка без рукавов. Выбор одежды кажется странным, учитывая, что в Нью-Джерси сейчас ноябрь. Погода явно не для девушки-серфингистки в майке и шортах.
С Кэлли мы встретились ровно через десять минут после знакомства с Бэккой во время ориентации в университете, когда она с опозданием вошла в класс и уселась за наш стол. Она ухмылялась во весь рот и сжимала-разжимала розовый мячик Куш [1], а затем начала говорить одновременно с научным ассистентом, обращаясь ко мне и Бэкке достаточно громким чтобы-все-услышали шепотом:
— Годится! Вы свои девчонки, и обе мне уже нравитесь! Давайте свалим отсюда. Зачем слушать эту фигню, если все есть в памятке первокурсника. Давайте напьемся. У меня есть водка, ликер «Everclear» и виноградный сок.
Она заявила, что будет медсестрой, и подмигнула нам. Что это должно было означать? Что я могла ей доверять, какой бы напиток она не намешала? Или что Кэлли не позволила бы нам умереть от смеси «Everclear» с чем бы то ни было? А затем она запустила свой мячик в ассистента, схватила нас за руки и вытащила из аудитории, не переставая при этом смеяться и подпрыгивать. Я поняла, что с Кэлли мы подружимся, после того как позже той же ночью, она придерживала мне волосы, пока меня тошнило в мужском туалете. Да, когда подруга поддерживает твои волосы и стойко выносит звуки рвоты в отвратительном вонючем туалете, за нее нужно держаться руками и ногами, тут и сомнений и быть не может.
Если они втроем вваливаются ко мне в комнату, то это значит, что мне придется начать говорить. Понимаете, уже несколько недель прошло с той самой ночи, но я до сих пор избегаю всех. В ход идут все мыслимые отговорки, чтобы избежать разговора о Тодде. Они знают лишь то, что той ночью я ушла с вечеринки с ним, и все. Я не в состоянии разговаривать об этом ни с кем. Смотрю на фотографию своей счастливой семьи и притворяюсь, что разговариваю с сестрами. Во время этих воображаемых сцен они не осуждают меня, а кивают в знак поддержки, и я могу поплакать у них на плече. Но воображаемые разговоры не приносят успокоения. Я по-прежнему чувствую себя дерьмово. Дистацирование от друзей не остается незамеченным. Черт.