— От вампиров не спасут замки, разве не знали? — мрачно хмыкнул Крейн, но на этот раз я поняла, что он шутит. — Нет, милая Джо, никого мы не похищали и не пили ничьей крови. Что до могил, которые вам удалось обнаружить, то в них лежат мой отец и дед, которых погребли за стенами владения из-за того, что на этом настояла моя сумасшедшая бабка, полька, искренне верившая в то, что ее муж вампир. Впрочем, отец мой, Генрих Крейн, сам попросил, чтобы его похоронили рядом с дедом. А плащ, с которым он не расставался даже тогда, когда его разбил паралич, я не осмелился снять с него.
— Но почему же вы не вмешались, когда рабочие наткнулись на могилы ваших предков? — изумилась я. — Почему не сказали ни слова, когда приехали археологи?
— Почему? — печально усмехнулся Сэмюел Крейн. — Да потому, что тогда ваши любимые бервикцы вконец бы обезумели, узнав, что наткнулись на покойников из рода Крейнов. Так они хотя бы тешили себя надеждой, что наши темные души переселились в этих покойников или что там еще насочиняли их нашпигованные суевериями головы. Я думал, что в моем роду полно безумцев. Но все эти люди еще большие безумцы, чем Крейны.
— Я ничего не могу понять, — выдавила я. — Вы утверждаете, что ни в чем не виноваты, жалуетесь на бервикцев, а они — на вас. Так в чем тут дело, мистер Крейн?
— Сэмюел, милая Джо. Для вас просто Сэмюел. В чем дело? Дело, как всегда, в одном и том же. Людям нужно кого-то ненавидеть и обычно они выбирают для этой цели тех, кто на них не похож. Вы когда-нибудь слышали о порфирии, Джо?
— Нет, — покачала я головой и тут же вспомнила, что Стю говорил о результатах биохимической экспертизы. — Я слышала о порфирине. Насколько я помню, это что-то связанное с кислородом, который поступает в кровь.
— Думаю, ваши познания в этой области не глубоки, но они все-таки есть, и это утешает, — улыбнулся мне Крейн. — Порфирия — это болезнь, которая связана с этим самым порфирином, о котором вы говорите. Скажу проще. Из-за переизбытка порфиринов в кровь поступает недостаточное количество железа и кислорода. В какой-то момент — и у каждого больного этот момент наступает в разное время — болезнь начинает оказывать очень сильное влияние не только на организм, но и на внешность. Человек, больной порфирией, не может выходить на солнце — прикосновения солнечных лучей причиняют ему ужасную боль. Поэтому он вынужден жить в полумраке, а чтобы выйти на свет, ему приходится закутываться с ног до головы в какую-нибудь ткань или мазаться специальной мазью, которая, впрочем, не слишком помогает. Кроме того, больному порфирией приходится скрывать свое уродство, потому что, как я уже сказал, на его внешности болезнь сказывается, мягко говоря, не лучшим образом. Думаю, встретив Эванса, вы успели это заметить.
Густо покраснев, я опустила глаза.
— Кожа на лице больного лопается, покрывается шрамами и язвами, губы трескаются, поэтому они все время в крови. Деформируются уши, пальцы и даже нос. Зубы становятся коричневыми или кроваво-красными, кожа — желтой или коричневой. Вам конечно же знакомо это описание, Джо? — Я снова молча кивнула. — В том, о чем так любят говорить бервикцы, действительно много правды. Фредерик Крейн — легендарная личность в нашем роду — мот и жуткий бабник, действительно обесчестил и бросил невинную девушку из Бервик-виллидж. Прокляла она его или нет, я не знаю, но в конце концов Фредерик Крейн все-таки женился на женщине, чья кровь, смешавшись с нашей, и породила весь этот ад. Болезнь передавалась из поколения в поколение, все Крейны жили под ее дамокловым мечом. Крейны осмеливались обзавестись лишь одним ребенком — наши сильные гены проявили себя лишь в том, что в семье рождались исключительно мальчики. И мальчики, увы, в большинстве своем унаследовавшие страшную болезнь. Исключения, подобные мне, рождались, но редко. Род вымирал, и, хотя Крейны брали себе жен из совершенно разных мест, мало кому удалось избежать судьбы, уготованной нам браком Фредерика Крейна. Мы выбирали не здешних жен не только чтобы очистить кровь. Как вы понимаете, милая Джо, вряд ли хотя бы одна, даже самая завалящая, невеста согласилась бы стать женой кого-то из Крейнов. С тех пор как коса болезни нависла над нашим родом, бервикцы стали бояться нас и выдумывать о нас страшные истории. Эти чудовищные истории о том, что мы вампиры и похищаем местных жителей, чтобы выпить их кровь, так укоренились в сознании бервикцев, что даже в наше время, время прогресса технического и культурного, они по-прежнему верят в собственные небылицы едва ли не меньше, чем дети — в Санта-Клауса, который оставляет подарки в их чулках. Да, бервикцы правы в том, что большинство Крейнов были довольно жестоки и агрессивны. Однако наши припадки, именно припадки — нервные расстройства, обусловленные болезнью, — не выходили из стен этого дома. Крейны научились прятаться, скрываться, жить и умирать в своем владении. Они были обречены и бились в предсмертной агонии, но никому не хотели зла. — Сэмюел немного помолчал, но я не решилась прерывать его вопросами, которые мне хотелось задать. — Мы пытались излечиться от своей болезни и вызывали к себе докторов со всего света. Поначалу эту болезнь никто не мог определить — она была неизученной. Позже ей дали название и даже определили ее симптомы, но она считалась неизлечимой. Да и теперь от нее все еще нет лекарств. Все, чем я смог помочь Эвансу, это оградить его от нервных припадков. Физические изменения, которые вы, Джо, наблюдали, были, увы, необратимы…
— Сэмюел, — наконец решилась перебить его я, — но почему же вы не уехали из Бервика? Из того места, где вас так ненавидят?
— Сдается мне, милая Джо, вы и сами знаете ответ на этот вопрос. Люди везде одинаковы и всегда будут ненавидеть и бояться того, кто на них не похож. Есть ли смысл оставлять родовое гнездо, где и стены в помощь, ради сомнительной перспективы быть ненавидимым чуть меньше, чем здесь.
— Наверное, вы правы, — кивнула я, потрясенная этим рассказом. — Но я не понимаю, зачем вы все-таки усыновили Стива, когда вас так раздражало само его присутствие в этом доме?
Сэмюел снова повернулся к огню. Сейчас Стив был даже чем-то похож на него. Во всяком случае, на лице Сэмюела Крейна появилось хорошо знакомое выражение боли от пережитых воспоминаний.
— Что ж, я расскажу вам, Джо, — сказал он, повернув ко мне лицо, которое теперь уже не казалось мне таким невыразительным. — Но только с одним условием — вы никогда не напишете об этом в своем журнале.
Однако, для человека, запертого в четырех стенах, он был неплохо осведомлен. Я до сих пор не знаю, каким образом Сэмюелу Крепну удалось собрать обо мне столько сведений. Впрочем, в наше время изоляция от общества не означает изоляции от информации. В конце концов, к Крейнам приезжают люди из других городов, и не исключено, что Сэмюелу удавалось наводить справки об интересующих его лицах через кого-то из них.
Я согласно кивнула.
— Можете быть уверены.
— Я вам верю, хотя вы так похожи на Ванессу, — усмехнулся Крейн.
Теперь я поняла, почему портрет, висевший над камином, показался мне таким знакомым. А это синее платье… Вот почему Стив так огорчился, когда понял, что я не разделяю его чувств.
— Я усыновил Стива, потому что Ванесса была его матерью.
— Что?! — во все глаза уставилась я на Сэмюела Крейна.
— Да, именно так. Вот только я не был его отцом. Вы наверняка слышали о той истории с пожаром, Джо?
Я молча кивнула, не в силах ответить.
— Так вот, моя жена никогда не любила меня и вышла за меня только потому, что у Крейнов всегда были деньги. Это, пожалуй, единственное, за что мы можем поблагодарить жену Фредерика. Она была настолько состоятельной женщиной, что Крейнам удалось не только сохранить ее деньги, но и приумножить их. Да-да, приумножить, несмотря на то что никто из нас не оставлял этот дом. Мы вкладывали свои деньги в дело через посредников, которые приезжали во владение из других городов и даже стран. Мы, Крейны, имели прекрасное чутье на прибыльные предприятия. Но сейчас не об этом. Так вот, Ванесса вышла за мои деньги, но она, как и многие юные девушки, надеялась полакомиться бесплатным сыром прямо из мышеловки и не пострадать при этом. Что, как все мы понимаем, невозможно. Приехав в Бервик, Ванесса поняла, на что обрекла себя, и возненавидела меня за этот обман, а точнее, за полуправду, которую я ей рассказал. Да, я был жесток. Жесток к своей жене, к ее сыну. Но, милая Джо, так ли легко простить предательство?