— Сэр, да, сэр.
Я не торопился возвращаться в свою казарму. Когда я добрался до него, я позвал Паркера наружу, чтобы переговорить.
— Что случилось, язычник?
— Грейвс сказал мне, что я стал отличником взвода.
— Оба-на! Язычник, ты должно быть делал правильные вещи, или это может быть потому, что Господь на твоей стороне.
— Паркер, я не хочу, чтобы ребята узнали об этом. Грейвс хочет объявить нам всем об этом завтра.
— Как скажешь, язычник.
Как только мы вошли в казарму, Паркер дал отделению команду «смирно».
— Слушайте сюда, вы, грешники! Рядовой Уард, ваш командир отделения, получил звание отличника.
Я едва успел «поблагодарить» Паркера, как был награжден криками «ура!» и градом ударов полотенцами и подушками.
Конкурс на звание отличника всего выпуска, собственно, не являлся состязанием между людьми. Он определялся по сумме очков, набранных за все время пребывания в учебном лагере для новобранцев. Я не знал отличников в остальных трех взводах, мне были известны лишь их имена. Крайняя проверка и крайнее упражнение оказались суровыми. Мое отделение было крепким, и люди шли хорошо. Для меня кросс на три мили на сильной калифорнийской жаре в армейских ботинках и хэбэшке оказался концом моей борьбы за звание отличника выпуска. У меня развилась вирусная пневмония и сопутствующий ей кашель. В конце кросса я вынужден был держаться за телефонный столб, чтобы не вылететь с трассы. Опять же, мне пришлось довольствоваться вторым местом.
Грейвс уже знал, что первое место я не займу, и, когда он потом пришел ко мне, я ожидал еще одной накачки. Но вместо этого он спросил, все ли со мной в порядке. Поскольку из моего носа потоком шли сопли, и мне было трудно дышать, я смог лишь выдавить из себя: «Сэр, да, сэр». Как только он ушел, меня начало выворачивать наизнанку.
За два дня до выпуска мастер-комендор-сержант Маккинни собрал взвод для разговора. Он был немногословен, но то, что он сказал в тот день, хорошо отложилось у меня в памяти.
— Джентльмены, мы находимся в состоянии войны, и каждый из вас, стоящих здесь сегодня, в той или иной степени окажется вовлечен в эту войну. То, как вы будете служить своей стране, возможно, определит, вернетесь ли вы домой на своих двоих или в ящике.
Жестом он указал на три стола с сидящими за ними сержантами.
— Эти люди находятся здесь затем, чтобы определить ваше дальнейшее углубленное обучение после того, когда вы закончите учебу здесь. Это будет либо учебный пехотный полк морской пехоты или пехотный батальон основной боевой подготовки. Также приглашаем всех желающих попробовать свои силы в школе иностранных языков в Монтерее, разведывательном батальоне, или школе снайперов-разведчиков. Большинство из вас получат назначение в регулярные подразделения морской пехоты или будут нести службу во Вьетнаме. Но только некоторые из вас будет претендовать на право поступления в одну из трех школ. Один из вас получит возможность поступить в любую из трех по собственному выбору.
Этим одним оказался я, и внезапно я столкнулся с проблемой выбора, который мог означать разницу между жизнью и смертью. Я также осознал истинную причину моих дополнительных усилий в лагере для новобранцев. По крайней мере, у меня был выбор, тогда как у большинства парней его не было. Я начал обдумывал перспективы. Школа иностранных языков? Нет, от этого веяло скукой. Разведка привлекала лишь фанатиков, что на самом деле было для меня нехарактерно. Оставалась снайперская школа. Определенно, я мог положить пулю туда, где она должна быть. Сержант почитал мое личное дело и сказал:
— Я определю тебя в школу снайперов-разведчиков. Распишись здесь. Это не означает автоматическое поступление на программу подготовки, но я не вижу с этим никаких проблем.
Как только я подписал контракт, я начал ощущать дыхание войны.
Наконец наступил день выпуска. Судорожно делались последние приготовления. Латунь была отполирована, кожа блестела, униформа тщательно проверена. Я надел темно-синюю парадку. Хотя в ней было жарко и неудобно, я гордился тем, что буду одним из четырех морпехов в нашем выпуске, кому было разрешено носить ее во время церемонии.
Перед тем, как нас должны были объявить морскими пехотинцами, на последних минутах должно было произойти еще два события. Первым была передача взводного вымпела от Джонсона мне. Сделано это было во время официальной церемонии, в присутствии всего взвода, стоящего по стойке «смирно». Джонсон являлся такой личной проблемой во время всего периода нахождения в лагере для новобранцев, что я с нетерпением ждал этого окончательного унижения. Но, когда он протянул мне древко с нашим вымпелом, удрученный взгляд на его лице лишил меня всякого чувства победы. Я почувствовал к нему жалость.