В тот первый день, а если честно, все первые двадцать четыре часа после поездки в Верону, где он сжег корабли, Моррис боялся, что откусил слишком большой кусок, который не сможет прожевать; то и дело он ловил себя на том, что оборачивается через плечо и съеживается, когда мимо проезжает полицейская машина. И хотя уже утром Массимина избавилась от своего приметного красного чудовища, Моррис нервничал до самого вечера, да так сильно, что временами его прошибал холодный пот; на нервной почве он даже заработал легкую диарею, которая загоняла его во все кафе, встречавшиеся по пути – не обращая внимания на официантов, он мчался прямиком в туалет, изводя себя мыслями, что Массимина сейчас одна и способна на любой фортель.
Один раз он вышел из кафе и обнаружил, что она беседует с каким-то человеком. Все пропало, мелькнуло у него в голове, – девчонка встретила знакомого, и на гениальной затее можно поставить крест. Но оказалось, что это всего лишь американский солдафон, спросивший, как пройти к собору, и Массимина честно пыталась ответить на своем кошмарном английском, которому научилась на уроках Морриса. Разобравшись в ситуации, Моррис быстро отделался от назойливого типа.
– Направо, налево, снова направо, приятель, вот тебе и собор, – сказал он, не имея никакого представления о городе, после чего, крепко ухватив Массимину за руку, потащил ее прочь. В желудке у него было легко и пусто, зато кишечник своей переменчивостью мог соперничать с английской весной.
– Ты просто ревнуешь! – радостно вскрикнула Массимина.
Судя по всему, она была по-настоящему счастлива – и это несмотря на плохие новости, который Моррис привез из Вероны: семейство Тревизан приняло его хуже некуда, синьора холодно отчитала его и т. д. и т. п. Но Массимине хотелось мороженого, stracciatella, amaretto и bacio («Bacio, Morri!»).[48] Ей хотелось, чтобы он обнял ее за плечи, ей хотелось в кино, хотелось сделать маникюр, о доме она уже и не вспоминала.
– О, Морри, ну почему все так дорого!
И чем беззаботнее она щебетала, тем раздражительнее становился Моррис, снова и снова объясняя, что у него понос, и только поэтому он заскакивает во все кафе подряд – опорожнить кишечник, хотя эти гнусные вонючие дыры прямо в полу – сплошной источник антисанитарии. И виновата во всем только она, Массимина (между прочим, у него еще и зуд начался), с ее жуткой диетой, на которую она посадила его из-за своей скупости. Но Массимина лишь рассмеялась в ответ и сказала, что во всем нужно видеть забавную сторону. Она даже крутанулась в грациозном пируэте, новая зеленая плиссированная юбка взмыла вверх, и несколько мужчин как по команде уставились на ее ноги. Моррис быстро обнял девушку и притянул к себе. Ее обнаженное бедро прижалось к его ноге – вполне приятное ощущение, признаться. Но впредь таких пируэтов на публике следует избегать.
К вечеру и нервозность, и диарея, и тошнота прошли без следа. Словно во время морского путешествия – привыкнешь к качке, а потом все нипочем. После ужина Моррис выскочил на улицу, пообещав отправить очередное послание Массимины (в котором девчонка наверняка сожалела о том, что мамочка так плохо восприняла первое письмо и вышвырнула Морриса за дверь); он чувствовал себя на удивление уверенно, когда рвал письмо на мелкие клочки на углу парка Сальви и проспекта Андреа.
Как же изысканно выглядел парк в сумеречном свете! Таким классическим, таким итальянским, овеянным ароматом кипарисов и шелестом водяных струй. Надо обязательно посоветовать Массимине, чтобы она черкнула открытку бабушке с пожеланием скорейшего выздоровления. Отличная мысль! Старушенция небось уже померла – что ж, по крайней мере смерть избавила ее от тревоги за любимую внучку (о, все-таки каким гуманистом он порой бывает!) – зато открытка приободрит малышку Мими. Виченца – город беспорядочный и бестолковый, найти в нем почтовый ящик дело нелегкое, на которое требуется немало времени; его-то Моррис и потратил на то, чтобы заскочить в табачную лавку и перебрать стопку открыток с пожеланиями самого разного характера. Он остановился на открытке с кривобокой, забинтованной с ног до головы мумией, – вероятно, предполагалось, что юмористическая картинка поднимет страждущему настроение.
Многое играло ему на руку. Он уже не сомневался, что судьба на сей раз благоволит к нему. К примеру, Массимина настаивала на самых дешевых пансионах, что ж, тем лучше – в этих крысиных дырах нет нужды показывать паспорт. В случае чего всегда можно сказать, что свой ты потерял или его украли, а уж о паспорте Мими никто и не спросит. С женщины никогда ничего не требуют. Итальянская учтивость. Верят они тебе или нет, все равно поселят – деньги-то лишними не бывают. Ну и, разумеется, в дешевом пансионе в отличие от хорошей гостиницы, не бывает ни телевизора, ни радио, а потому можно не опасаться, что Мими услышит сообщение о себе. К газетам она не питала никакого интереса, к тому же вряд ли местная газета или даже такие гиганты, как «Коррьере делла сера» или «Стампа», станут сообщать о похищении в провинциальной Вероне, а если и сподобятся, то наверняка заметки появятся от силы в одном-двух выпусках. Слава богу, страна кишмя кишит куда более честолюбивыми похитителями, а ведь еще есть мафия, каморра, террористы и всякого рода драматические происшествия и природные катаклизмы, на фоне которых его авантюра выглядит чем-то вроде воскресной загородной прогулки. А еще ведь всеобщие выборы на носу! Да и инспектору Марангони, наверное, плевать на это дело. Эка невидаль – взбалмошной девчонке надоело сидеть под материнской юбкой. Для него это лишь несколько листков бумаги, с которыми надо разделаться между двумя чашками кофе. Итак, если не брать в расчет почти равную нулю вероятность встречи со старым знакомым, Моррис мог считать себя в безопасности. Надо лишь не спускать с Массимины глаз, следить за тем, чтобы она не звонила домой, не писала писем без его ведома, и все будет отлично. И самое главное – никакого вреда. Никому. Напротив, он предоставил девчонке возможность пожить полноценной, насыщенной событиями жизнью, устроил для нее настоящие каникулы. Он даже не «осквернил» ее. Кто посмеет назвать его чудовищем?
Насвистывая, Моррис вприпрыжку взбежал по щербатой лестнице пансиона. Наконец-то его разум при деле, при де-ле. На все сто процентов. Со скукой и рутиной покончено! Тоскливое ничегонеделанье осталось позади, и собаки больше не станут будить его среди ночи, терзая обнаженные нервы. Финита! (Впрочем, к этому времени он все равно бы убил этого пса, и если когда-нибудь ему суждено вернуться туда, псине не избежать губки, пропитанной мясным соком. Хватит с него молчаливого страдания.)
– Кое-кто счастливее всех на свете! – воскликнула Массимина при его появлении.
Она примеряла жемчужно-серую юбку, красную футболку и красные туфли. Моррис перестал насвистывать.
– А почему, как по-твоему? – продолжала Массимина.
(Только не улыбайся такой улыбкой, это подозрительно.)
– Скорее всего, потому, что ты со мной, Морри!
Что ж, вот тут она права.
– Потрясающе выглядишь, – сказал он.
– Спасибо, Морри, – улыбнулась Массимина и повторила с какой-то новой интонацией в голосе: – Огромное спасибо!
– За что? За комплимент? Но это святая правда.
– Нет-нет, за все, за одежду…
– Ты же сама за нее заплатила, cara, не я, помнишь?
– Но я никогда бы не купила ее без тебя. Понимаешь? Я бы не посмела. До сих пор я ни разу ничего не покупала сама.
И, вскинув руки, она закружилась по тесной комнатенке, сверкнув трусиками.