– Нет! – взвизгнула Сандра, приподнимаясь. Вместо того чтобы попробовать защититься, она схватилась за край коротенькой юбчонки, задравшейся почти до пупа, и попыталась натянуть ее на колени. Ее аристократическое, вытянуто-зубастое лицо побелело от неподдельного изумления. Словно все это он затеял лишь ради того, чтобы изнасиловать ее! Какое тщеславие!
Моррис прицельно ударил объективом по светло-пепельной голове.
– Нет! – снова завизжала Сандра, вскидывая руки.
Он ударил еще раз, теперь в висок, потом третий, четвертый, он бил снова и снова. В каждый удар он вкладывал всего себя, бил до изнеможения, до бессильной дрожи в мышцах. Внезапно хлынула кровь, темная, почти черная. Он дернулся было к подушке, но потом понял, что в этом нет нужды. Лицо Сандры выглядело абсолютно спокойным, зрачки съехали к уголкам глаз и застыли, окровавленные губы изогнулись в уродливой полуулыбке, обнажив осколки зубов. Моррис глубоко вздохнул, подошел к приоткрытой двери – господи, ведь кто угодно мог пройти мимо, – подобрал пакет, сунул в него объектив и вышел, захлопнув за собой дверь.
Кабина лифта по-прежнему находилась на этаже, похоже, после Сандры ее никто не вызывал. Моррис спустился в вестибюль, проскочил мимо стойки портье, как ему показалось, незамеченным и собрался было толкнуть дверь, но тут его пригвоздила к месту ужасная мысль. Газета… Он ведь оставил в номере «Арену». Боже правый! Он привалился к стене, щедро украшенной лепниной. Газета развернута на той самой странице…. Там, где черным по белому написано о похищении, словно специально для полиции. Надо вернуться.
Зачем же он это сделал? Зачем? Ведь самое время было выйти из игры и первым рейсом умотать в Англию.
Неужели ему так хотелось остаться с Массиминой? Ну нет…
Он посмотрел на часы, подождал бесконечные десять минут, чтобы наверняка убедиться, что никто не поднял тревогу. Видимо, на крики этой дряни ни один человек не обратил внимания. Возможно, они вовсе и не были такими уж громкими. Затем быстро двинулся через вестибюль. Девушка за стойкой хихикала в телефонную трубку, ничего не видя и не слыша вокруг. Лифт… Кабины внизу нет! Моррис увидел справа лестницу и заставил себя, сцепив зубы, преодолеть три лестничных пролета непринужденным, спокойным шагом. Он просто войдет в номер, возьмет с кровати «Арену», положит ее в пакет, протрет трюмо, шкаф, раз уж он вошел (и кран, обязательно кран!), а потом снова выйдет.
Но дверь оказалась заперта. На мгновение Морриса охватила паника. Он выронил пакет, схватился за ручку и налег на нее. Как же это он мог свалять такого дурака, как же он мог забыть, что у замка есть защелка! Ну почему он не забрал ключ? Выходит, он всего лишь бестолковый любитель, запутавшийся мальчишка, и если его теперь схватят, то ему уже не выкрутиться. Следовало во всем признаться Джакомо и выйти из игры с наименьшими потерями: отправить девчонку домой и вернуться в Англию. Или согласиться на групповуху и предложить Джакомо половину выкупа в обмен на молчание. Да эта свинья хрюкала бы от счастья, у мерзавца на роже было написано, что он мать родную продаст, лишь бы забраться девчонке в трусы. У него, у Морриса, есть хотя бы представления о порядочности.
Пока мысли эти вихрем проносились в голове, Моррис остервенело дергал дверную ручку; в чувство его привел скрип лифта. Он подхватил пакет, рванулся к лестнице и едва успел нырнуть за угол, как в коридоре показалась немолодая пара. Они остановились у соседней с номером Джакомо двери, смеясь и переговариваясь по-немецки. Моррис осторожно высунул голову, выжидая момент, когда можно будет снова наброситься на дверь (надо бы попробовать вскрыть замок), но парочка страстно обнималась, прислонившись к стене, – и это несмотря на свой почти преклонный возраст!
Вот тут-то, томясь от ожидания, Моррис и заметил пятна, темневшие на сверкающих мраморных плитках, которыми был выложен пол; он пригляделся: багровые пятна тянулись по всему коридору. Он долго смотрел на них, не понимая, что это такое, потом медленно поднял ногу и взглянул на подошву туфли. Весь носок был липким от крови. Стоя на одной ноге, Моррис покачнулся и едва не потерял сознание. Он схватился за металлические перила и, чтобы прийти в себя, сделал несколько глубоких вдохов. В глазах на несколько секунд потемнело, в черепе цветным заревом полыхнула боль. Как получилось, что эти двое не заметили пятен? Наверное, он и в вестибюле наследил. Дрожащими руками он стянул испачканную туфлю, затем другую, сунул их в пакет – к бумажнику, фотоаппаратам и проклятому объективу (невольно отметив прилипший к нему клок светлых волос) – и, дыша как загнанная лошадь, боже-боже-боже, почему так не хватает воздуха, помчался вниз по ступеням. На лестнице ему никто не попался, но в вестибюле было полно народу. Наступило время обеда, и постояльцы не торопясь шествовали в ресторан, к вращающимся дверям в глубине вестибюля. Моррис обогнул людей, толпившихся у стойки портье, и выскользнул на улицу.
Ветер разогнал тучи, яркий солнечный свет заливал все вокруг, и асфальт под ногами уже начал плавиться. Моррис нырнул в тень чахлой сосны и быстро осмотрел на себе одежду. На белых хлопчатобумажных брюках чуть ниже колена темнело маленькое пятнышко крови, еще одно – на правом рукаве. План, нужен план. Он должен немедленно составить план и во всем разобраться. Моррис посмотрел на часы. Двенадцать с четвертью. Массимина одна уже почти два часа. Он быстро двинулся к каналу, сообразил, что идет не в ту сторону, и повернул обратно. Асфальт жег ноги, но на бег он перейти не смел, чтобы не привлекать к себе внимания; приходилось передвигаться дерганой рысью. Внезапно сбоку с оглушительным лаем к нему рванулась какая-то псина.
– Малышке не нравятся босые ноги, – хохотнул хозяин, оттаскивая собаку.
Моррис попытался улыбнуться в ответ. Тщетно. Парню небось показалось, что босой прохожий глянул на него волком.
Вода сверкала на солнце ослепительными бликами, с канала несло соляркой, тухлой рыбой и морем. Моррис спрыгнул на причал, у которого теснились привязанные к кольцам разноцветные рыбацкие лодки. То здесь, то там дребезжал компрессор, рыбаки возились с сетями, перебрасывались шутками. Идиллия! Моррис прошел добрых двести ярдов, почти до конца пирса, пока не остался в полном одиночестве, и только тогда он остановился. Запустил руку в пакет, стараясь не притрагиваться к объективу и окровавленным туфлям, нашарил бумажник Джакомо. Теперь, когда все кончено, можно получить и гонорар за преступление. В бумажнике оказалось всего двадцать тысяч лир. Документы, водительские права, билеты на паром Бриндизи-Игуменица, полароидная карточка, с которой улыбались довольно миловидная женщина и два малыша, еще один снимок – обнаженная смуглая красотка сидит, скрестив ноги и закинув руки за голову, так что соски смотрят прямо в камеру. Красотка не походила ни на женщину с детьми, ни тем более на Сандру, и Моррис с удовлетворением отметил еще одно подтверждение полной безнравственности Джакомо. (Будем считать, что он убил его ради бедной жены и ради всех тех, кого соединил Бог…) В маленьком кармашке на кнопке обнаружился завернутый в тонкую бумагу крошечный серебряный святой святой Христофор на тонкой цепочке, обмотанной вокруг старого, поношенного обручального кольца.
Моррис взял двадцать тысяч – деньги есть деньги, – паромные билеты (на всякий случай) и зачем-то – Святого Христофора. Сунул документы и кольцо обратно в бумажник, бумажник – в пакет, а ручки пакета туго связал вместе. Оглянувшись, он отступил на несколько шагов, сделал легкий разбег и швырнул пакет в канал. Под весом фотоаппаратов тот камнем пошел ко дну.