Более того, Моррис поймал себя на том, что из кожи лезет вон, чтобы произвести на мальчишку впечатление: мол, и англичане умеют не хуже других быть душой компании. Массимина то и дело прыскала со смеху, уткнув нос в стаканчик с граппой. Моррис никогда не видел ее такой оживленной. А девчонка-то выпить не дура. Небось переживает из-за размолвки. Роберто поддразнивал девушку, гримасничал, показывая, как она надувает губки и морщит лоб. Массимина прекрасно видела, что над ней откровенно подшучивают, но, похоже, не имела ничего против. Моррис со смехом вступился за девушку, чувствуя себя настоящим рыцарем. Не это ли называется мягкотелостью?
Нельзя сказать, чтобы вечер прошел без сучка без задоринки. В голове Морриса то и дело вспыхивали тревожные вопросы. Когда семейство Тревизан поймет, что девушку не собираются возвращать? Когда они обратятся в полицию?.. Что тогда? Смогут ли найти ту пару из купе? Обнаружат ли на платформе распотрошенную дорожную сумку? Они же сообразят, что деньги забрали в Риме. А если тот курильщик из миланского поезда сумеет его описать, то в распоряжении полиции появится еще один фоторобот, который в точности совпадет с фотороботом из Римини, не говоря уж о том, что инспектор Марангони лично знает Морриса. (А вдруг полиция отслеживает, откуда исходят все телефонные звонки? И в таком случае им известно, что он звонил из Рима, с вокзала, тогда уж все ниточки сойдутся воедино. Какой же он дурак, что позвонил в Верону, самый настоящий идиот.) Да и вообще, не безумие ли позволять Массимине так долго общаться с одним человеком, парень ведь запомнит ее лицо… Да-да, Моррис отлично слышал все эти тревожные вопросы, но старательно гнал их прочь. Он не станет обращать на них внимания, потому что ему надоело изводиться от тревоги. И какой прок от его миллионов, если нельзя наслаждаться жизнью? Господи, разве ему воспрещается шутить и смеяться? А этот парень такой занятный.
Роберто тем временем снял башмаки, водрузил их на стол и, сунув внутрь руки, принялся отплясывать; за башмачной пляской последовал анекдот про дамочку и гориллу; Моррис в ответ рассказал анекдот про дамочку из очереди на сдачу спермы, один из самых пошлых отцовских анекдотов, Массимина едва не поперхнулась граппой и объявила, что никогда не связалась бы с ним, знай, какой он пошляк. Но Моррис видел, что это сплошное притворство.
Лишь в начале третьего они ввалились в дом Грегорио после безумной гонки над обрывами, от которой вставали дыбом волосы. И только около четырех Роберто убрался восвояси.
Уже в постели Моррис на всякий случай прошептал:
– Прости, Мими, за мою несдержанность.
А она поцеловала его и нежно сказала, что сама во всем виновата.
Ого, похоже, у него открылся еще один талант – талант ладить с людьми!
Глава восемнадцатая
Моррису нравились хорошо одетые дети: их короткие штанишки, яркие разноцветные рубашки, ухоженные волосы. Его собственное детство – это грязные шорты и рваные футболки. Понятное дело, здешние дети – из богатых семей, иначе они не отдыхали бы на Сардинии, но все равно надо отдать должное итальянцам: у них есть вкус и чувство стиля.
– Когда у меня будут дети, – заметил он, – я хотел бы, чтобы они одевались вот так.
Массимина, скрестив ноги, сосредоточенно нарезала помидоры для сандвичей. Она осторожно почесала подбородок кончиком ножа.
– Возможно, этот момент наступит скорее, чем ты думаешь.
– Что?
Она чуть улыбнулась; сквозь свежий загар проступил легкий румянец.
– Не строй из себя невинного дурачка, Морри. Подумай сам…
– О чем подумать? – непонимающе переспросил он.
– Мы же… ничем не пользовались.
Моррис резко поднял на нее взгляд. Поначалу смущенная, а теперь радостно-безмятежная улыбка, словно масло, расплывалась по лицу девушки. Черт, где же была его голова? Сам факт, что он вообще этим занимается, настолько его поразил, что из головы начисто повылетали все эти рекламы контрацептивов. Он швырнул аккуратный камешек в воды открыточного Тирренского моря, стараясь не попасть в стайку резвившейся ребятни. Они с Массиминой сидели в крошечной каменистой бухточке у подножия скалы, на которой примостилась вилла Грегорио. Сюда наведывались еще лишь две семьи из роскошной виллы, находившейся неподалеку; хорошо воспитанные и отменно одетые дети играли обычно в салки.
– У тебя не может быть еще задержки, – холодно сказал Моррис, но вдруг понял, что не знает, как по-итальянски «месячные». – Прошла ведь всего неделя.
– Да, но я уверена, что это так.
И Массимина серьезно улыбнулась. Очень серьезно. Похоже, девчонка видит в таком повороте одну лишь романтику, вообразила, поди, что их история переплюнет «Обрученных», да невооруженным глазом видно, что ей невтерпеж убедиться в своем предположении и, как только задержка месячных составит десять секунд, помчится проходить тест на беременность, дабы позвонить мамаше и поставить ее перед свершившимся фактом, а заодно и сестриц-монашек, которые хором взвоют от зависти. А милый Морри-и с места в карьер поскачет выправлять бумаги, необходимые для женитьбы.
Но с другой стороны, он разве против? Вовсе нет. Симпатичный ребеночек, богатая женушка, праздные вечера в кафе или театре, променад в passeggiata,[85] и при этом у него будет свой собственный доход, так что они не смогут шпынять, поносить и попрекать его, что тянет из семьи все соки.
Вот только… вот только не существует способа завести потомство от этой девушки и при этом не угодить головой в петлю.
Хватай деньги и беги, Моррис. Сваливай!
Они пообедали прямо на берегу (выпуска дневных новостей по радио следовало избегать), затем поднялись по крутой каменистой тропинке к вилле Грегорио, чтобы предаться сиесте на широченной кровати в родительской спальне. В три часа придет Роберто: он обещал свозить их в Порто-Торрес, где Моррис надеялся купить хоть каких-нибудь газет. Уже три дня, как он не держал их в руках.
Лежа в полумраке, за опущенными жалюзи, рядом с обнаженной Массиминой, Моррис пытался заставить себя оценить положение. Его страстное желание узнать новости – лишь еще один способ потянуть время. Теперь ведь от новостей никакого проку. Деньги у него. И чем дольше он будет откладывать возвращение в Верону, тем хуже. Кроме того, компания Массимины с каждым днем становится все опаснее. В любую минуту она может что-то услышать по радио, увидеть по телевизору собственное лицо крупным планом или просто снять телефонную трубку и позвонить мамаше. Моррис сказал, что Грегорио оставил записку с требованием ни в коем случае не звонить в другие города, поскольку междугородные звонки фиксируются на телефонной станции, а значит, родители узнают, что он позволил друзьям пожить на вилле без их ведома. Грегорио действительно оставил записку, но на самом деле в ней говорилось, что он вернется на Сардинию к первому июля, то есть через неделю. Моррис угодил в ловушку, которую снова расставила ему судьба.
Честно говоря, в начале всего предприятия он не задумывался о том, что с Массиминой могут возникнуть какие-то сложности. Совершенно не задумывался.
Конечно, можно уговорить ее бежать в Южную Америку. Но она захочет знать, зачем им бежать так далеко и на какие шиши. Если повезет, он мог бы увезти девчонку в Англию, но она наверняка упрется, захочет сперва повидаться с мамой и монашками-сестричками. Хотя бы для того, чтобы позлорадствовать. Разве что ему удастся подделать письмо от мамаши, письмо, напичканное злобными проклятьями, как в дешевых романах. «Ни гроша от меня не получишь», «не вздумай показываться мне на глаза», «на порог тебя не пущу» и все в том же духе. Но это слишком хитро, тем более что Массимина наверняка изучила почерк мамаши до последнего знака препинания.