– Дело в том, – витийствовал он, – что на самом деле Стэн – очень обеспеченный человек. Да!
От Морриса не укрылось удивление, написанное на лицах домочадцев Массимины, и глаза его сверкнули. История, которую он сочинял на ходу, совершила умопомрачительный поворот, и наивные итальянские провинциалы пришли от рассказа в полный восторг. Для пущего эффекта Моррис выдержал томительную паузу, с улыбкой оглядывая сотрапезников. Ох, вечно приходится всех развлекать. Он давно обратил внимание, что скучные люди сожрут с потрохами всякого, у кого есть хотя бы крупица фантазии.
– Да, семья Стэна владеет целой сетью мотелей в Лос-Анжелесе. И ему вовсе нет нужды ютиться в этой лачуге. Нет-нет! Стэн запросто мог бы поселиться в отличной комфортабельной квартире, сразу же в день женитьбы, если, конечно, им разрешат пожениться. В самом центре Вероны! Если б у него хватило здравого смысла рассказать родителям Моники правду о себе, у них не возникло бы повода для беспокойства. Несмотря на свои хипповские идеи, рваную одежду, бусы, бороду и прочую чепуху, Стэн – чертовски симпатичный малый. Вы же знаете этих американцев, наивная и добродушная публика. А так что могли сделать бедные родители девушки? Они ведь не сомневались, что парень заявился прямиком из трущоб, и бедная дочь их вскоре окажется там же. Поэтому бедолаги отослали Монику в Париж, в школу при монастыре, хотя девушка не знает ни слова по-французски, а бедняга Стэн остался в своей халупе со своими вегетарианскими поваренными книгами, одежкой из Армии Спасения и деньжищами, к которым он не желает прикасаться.
Рассказывая, Моррис бросал на Массимину быстрые взгляды, что наверняка не осталось незамеченным. История, которой он потчевал хозяев, была крайне прямолинейна. Но именно в этом и состояло его намерение. С одной стороны, показать собственную боязнь быть отвергнутым, с другой – продемонстрировать полное понимание опасений родственников девушки (вполне законных опасений, как следовало из его рассказа), а заодно намекнуть, что он целиком на их стороне, и уж с ним-то никаких сложностей не будет. Ни бус, ни спутанной бороды, ни плакатов с портретами Ганди. Какое-то мгновение Моррис подумывал, не закончить ли рассказ шокирующим пассажем: например, заставить бедную вымышленную Монику повеситься в туалете на Северном вокзале, или превратить ее в лесбиянку, или отправить сниматься в порнофильмах… Впрочем, сейчас не самый подходящий момент потворствовать искушению.
Массимина улыбнулась:
– Еще тирамизу?
Она уже тянулась к глубокому хрустальному блюду. На этот раз Моррис согласился («всего одну ложечку»), не сводя с нее пристального взгляда. Внешность у Массимины была примечательной: огромные темные глаза, казавшиеся бездонными в обрамлении густых ресниц, буйная грива длинных черных волос, прямой нос без намека на вздернутость и чуть заостренный подбородок странно контрастировали с персиковой нежностью кожи, слегка припорошенной едва заметными веснушками. Теплая улыбка делала Массимину еще привлекательнее, правда, в этой красоте не было ничего сексуального – одна лишь по-детски дружеская наивность.
То, что он стал первым претендентом на руку девушки из столь обеспеченной семьи, Моррис отнес на счет ее юности и болезненной застенчивости. Из долгих бесед у барных стоек он знал, что после того, как умер ее отец, то есть с двух лет, Массимина спала в одной постели с матерью. Мысль о том, что две эти женщины – одна старая, жирная и заскорузлая, а другая цветущая, юная и невинная – ложатся в одну кровать, вызвала у него странное чувство: не возбуждение, но и не отвращение, скорее – острый интерес.
Моррис всегда гордился, что, в отличие от многих, он испытывает интерес к самым разным сторонам жизни.
Бобо – сокращенное от Роберто, – оказавшийся findanzato Антонеллы, тоже попросил добавки тирамизу. Этот тощий человечек без подбородка ел торопливо, почти жадно, припадая к самой тарелке. Моррис невольно почувствовал превосходство над ним, особенно после того, как с элегантной любезностью предложил руку немощной бабушке семейства, когда вся компания переместилась в гостиную пить кофе с коньяком. Он как-никак джентльмен, черт возьми, несмотря на свое происхождение, а многих ли так называемых джентльменов по рождению можно с полным основанием называть таковыми? Единственное, о чем не следует забывать – не пить слишком много. Ни в коем разе. Он уже употребил три или четыре бокала соаве (с семейных виноградников Массимины). Теперь рюмочку коньяку – и баста.
Гостиная многим напоминала столовую: та же роскошь, тот же сумрак, прячущийся по углам; господство прямых линий и темного дерева подавляло и ошемлоляло. Эти люди определенно не относились к нуворишам. Шахматный черно-белый пол из мраморных плиток; болезненно прямая мебель из красного дерева высшего сорта, какое обычно идет только на гробы; плющ, распластавший почти черные бархатистые листья поперек тигровой шкуры (подлинной вплоть до дырки от пули). Как ни удивительно, но вызывающая старомодность комнаты, вопреки ожиданию, успокоила Морриса. Уж слишком гостиная отдавала театром. В этих декорациях выдумка неотличима от реальности, так какой же с него спрос? Особенно на итальянском языке. Моррис сел на стул с аскетично-порочной прямой спинкой, стараясь не слишком дергать головой, чтобы перхоть не осыпалась на пиджак предательской изморозью.
Если не считать дряхлой старухи, все женщины куда-то суетливо ретировались, должно быть за печеньем и петифуром. Бобо счел этот момент самым подходящим для расспросов:
– Я слышал, вы учитель?
Моррис всегда от души забавлялся, когда люди говорили «я слышал» о том, что им заведомо известно. Ведь семейка не может не знать, что именно в школе он познакомился с Массиминой. Но с Бобо надо держать ухо востро. Из нескольких фраз за столом, Моррис понял, что парень – не кто иной, как сын крупнейшего в Венето[15] куриного магната. Удачная партия для Антонеллы; синьора мамаша небось от счастья трусы обмочила. А значит, мнение Бобо имеет в этом доме немалый вес.
Моррис нацепил маску трудолюбивой скромности.
– Совершенно верно, учительствую понемногу.
Он нерешительно замолчал, уголком глаза поймав взгляд появившейся в дверях хозяйки дома, на лице которой пятнадцать лет беспокойного вдовства проложили глубокие морщины.
– Но это всего лишь приработок, которым я балуюсь скорее ради собственного удовольствия, а также из доброго отношения к директору школы. В основном же я занимаюсь экспортно-импортными сделками. Представляю торговые палаты Лондона и Бристоля – когда какой-нибудь английской компании требуется найти в Италии покупателей или поставщиков, я служу связующим звеном.
Так, теперь небрежно упомянуть несколько веронских фирм, с которыми он в настоящее время активно сотрудничает; звучные названия двух производителей одежды и одного экспортера вин постоянно мелькали на уличных плакатах и в телерекламе. Разумеется, имелся немалый риск, что в таком крошечном городке, как Верона, богачи знакомы друг с другом и либо почтенная синьора, либо сам Бобо знают тех, кого он назвал. Но именно та уверенность, с которой он пошел на риск, и должна стать решающим фактором.
Моррис выжидающе замолк. Ни в коем случае нельзя создавать впечатления, будто он оправдывается. Последовала почти минутная пауза. Вставные зубы придавали щекам осанистой синьоры мамаши неестественную впалость.
– А почему вы приехали в Италию?
– Как и все остальные, влюбился в эту страну. Как-то побывал здесь в отпуске. У вас изумительная страна! А когда мой отец, работающий в торговой палате, сказал, что в Италии им требуется свой представитель, я ухватился за эту возможность. С удовольствием останусь здесь навсегда.