Поэтому в одну прекрасную ночь, спустя год после исключения из Кембриджа, через несколько недель после бегства из «Гестетнер» и бессмысленного собеседования в Управлении по сбыту молока (Боже, дай мне силы!), Моррис покинул дом на Санбим-роуд, а еще спустя четыре часа и родину – на «Волшебном автобусе», который, как он надеялся, оправдает свое название. Через несколько месяцев Моррис узнает, что Управление по сбыту молока предложило ему возглавить отдел рекламы. Но к тому времени все корабли были сожжены, и не только в переносном смысле: у него попросту не было денег даже на обратный билет.
– Когда твоя семья приехала в Верону?
Пятница, вторая половина дня, последний урок. Невеселый месяц май. Два года спустя.
– Моя семья в Вероне эти много сотня веков.
Боже всемогущий!
– Задай мне вопрос.
Молчание.
– Спроси, почему я приехал в Верону.
– Почему вы приехать в Верона?
– Приехали.
– Ah si…[21] приехали.
– Потому что только до Вероны мне хватило денег на билет.
Непонимающий взгляд.
– Деньги. Кончились. Я должен был остановиться. Здесь. Найти работу.
Недоумение. Мимолетная улыбка. Юное лицо на фоне фамильных фресок. Слева от фресок стояла маленькая бронзовая дриада, которой Моррис часто подмигивал во время нудных уроков с этим бестолковым мальчишкой, но дриада ни разу не подмигнула в ответ. Впрочем, красотка все равно хороша: маленькие груди лишь намечены, стройное тело тянется изо всех сил, поддерживая что-то вроде лавровой ветви. Наверняка стоит целое состояние.
– Значит, вы хи-иппи? – Улыбка Грегорио становится бессмысленной, как у всех этих латинян, блестящие волосы напомажены до самых корней, в темных глазах нездоровое оживление. – Вы как Джек Керуак, да?
– Боже упаси!
– Cosa?[22] Я тоже бы хочу быть хи-иппи.
Мечтает небось о стране вечных каникул, с раздражением подумал Моррис.
– Может, как-нибудь я и возьму тебя с собой. Ti porto con me.
Грегорио воодушевился:
– Был бы очень, очень хорошо! Если мои родители был бы согласиться. – Он запнулся и перешел на итальянский, расплываясь до ушей: – Они могут решить, что путешествие пойдет мне на пользу.
Темный блеск оливковых глаз разбился о ледяную англосаксонскую синеву.
– Ладно, урок закончен.
Словно в подтверждение, зазвонил телефон. Грегорио, фонтанировавший энергией всякий раз, когда заканчивались его мучения, стремглав подскочил к аппарату.
– Буду через минуту! – прокричал он в трубку.
Грегорио предстоял визит к бабушке с дедушкой, жившим в соседнем квартале, – именно оттуда его семья отправлялась на выходные в Кортину. Значит, хладнокровно подумал Моррис, до понедельника в этом доме никого не будет. Решено, он что-нибудь украдет.
– Провожать меня не надо! – крикнул Моррис вслед Грегорио, который уже спешил к себе в комнату за лыжной амуницией.
– Bene, arrivederci a martedн.[23]
– Arrivederci.
Окинув невозмутимым взглядом комнату и чуть задержавшись на окнах, Моррис спокойно снял с пьедестала бронзовую дриаду и запихнул ее на самое дно папки. Статуэтка непристойной выпуклостью распирала кожаные швы. Может, открыть задвижку на окне, чтобы как-то объяснить пропажу? Но с лестницы уже доносился торопливый топот, и Моррис стремительно развернулся к дверям, но остался на месте. Хватит ли времени, чтобы поставить дриаду на место? Хватит?..
Нет.
– Эй, Грегорио, давай помогу тебе снести на улицу сумки?
Нагруженный Грегорио спрыгнул с последней ступеньки винтовой лестницы. Маленький пьедестал нестерпимо резал глаза своей наготой. Как и неимоверно раздувшаяся папка. Какой же он болван! Моррис жег взглядом пьедестал, напрашиваясь на худшее. Но Грегорио уже скользил с «другом» по заснеженным склонам Кортины, элегантно лавируя в лощинах, ловко огибая начинающих неумех. А может, он никогда и не замечал статуэтку? От волнения тело Морриса покрылось саднящими мурашками, по спине стекал пот. Обтянутые брюками ягодицы плотно слиплись.
– Дай мне хотя бы лыжные палки.
– Bene, grazie.[24]
Они вышли на каменную лестницу, ведущую во внутренний дворик. Моррис смотрел, как Грегорио поворачивает в замке ключ, затем вставляет в почти незаметное отверстие крошечный стержень с зазубринами, – видимо, включал сигнализацию. Рядом с дверью загорелся маленький зеленый огонек. Они спустились к фонтану, где в сумеречном свете поблескивал влажными боками фавн, и вышли на улицу Эмилей.
Отец Грегорио заканчивал складывать вещи в «мерседес», стоявший на углу улицы Фама.
– Buona sera, Signore, Signora.
– Buona sera, Morees! Come sta? Tutto bene, il lavoro?
– Grazie, grazie,[25] – благодарно улыбнулся Грегорио, когда Моррис положил лыжные палки на верхний багажник, рядом с остальными вещами.
– Вы как-нибудь должны поехать с нами, – сказала синьора, снисходительно глянув на учителя.
Ее лицо под копной крашеных светлых волос выглядело до нелепости молодым, – видимо, от всех эти мазей и кремов, подумал Моррис отстраненно и заглянул в раскрытую папку, на дне которой бронза отсвечивала тусклыми предательскими бликами. Их мог увидеть кто угодно.
– Боюсь, я не умею кататься на лыжах.
– Грегорио вас научит.
– Sн, sн, – подтвердил мальчик. Он был выше Морриса и смотрел сверху вниз, обнажив в улыбке крупные белые зубы.
– Вы очень нравитесь Грегорио, – сказал отец семейства с таким видом, словно облагодетельствовал Морриса невероятным комплиментом. – Нам бы очень хотелось, чтобы вы поехали с нами.
– Как-нибудь непременно, – вежливо отозвался Моррис.
Как же, пригласят его, дождешься.
Глава пятая
Следующим вечером Моррис быстро миновал улицу Портоне Борсари, свернул на улицу Фама, потом на улицу Эмилей и оказался перед большими дубовыми воротами. В палаццо, кроме семейства Грегорио, обитало еще несколько жильцов. Близилась полночь. Он нажал на первый попавшийся звонок. Famiglia Zane.[26]
Через несколько мгновений из динамика домофона раздался треск.
– Chi а?
Это штуковина безбожно искажает голос, лишает его всякой индивидуальности…
– Sono Gregorio, Signora.[27] Никак не могу найти ключей от калитки. Надеюсь, я вас не разбудил.
– Va bene,[28] – с явным раздражением ответил женский голос, но через мгновение ворота зажужжали и открылись, Моррис решительно скользнул во двор. В конце концов, Грегорио – сын хозяина дома.
Он мог подняться прямо к двери, ведущей в апартаменты семьи Грегорио, но из-за сигнализации в том не было никакого смысла. Вместо этого Моррис нырнул в крошечный внутренний дворик, где в центре умолкшего фонтана резвились вечно жизнерадостные, но на сей раз совершенно сухие фавны, и присел на край огромной каменной чаши. Полночь. Воздух полнился трезвоном многочисленных городских часов. Ночь выдалась тусклой, темный воздух внутреннего дворика на вкус был рыхлым и влажным. Моррис цепким взглядом обвел стены, заросшие виноградом и глицинией до самого верха. Растения нехотя расступались лишь у оконных ниш, две из которых были освещены.
25