Когда за Жуком закрылась дверь, Дичковский и Пищиков подошли к географической карте, висевшей на стене. От моря до моря над освобожденными городами стояли маленькие красные флажки. На юге флажки далеко забежали на запад, потом отступили снова на восток и остановились у Перекопа.
- Пищиков,- генерал показал на запад от Минска,- нам надо сюда. Отстаем от других фронтов.
- Да-а... Работенки тут будет,- ответил Пищиков, всматриваясь в район Барановичей.- Хватит всем...
Дичковский оделся, поправил на голове шлемофон.
- Все-таки мы правильно сделали, что послали материал на Степанова. Давно заслужил Героя. Высылайте лист и на Васильева. Наградим. Проследи, чтобы Михолап не задержал. Важно человека своевременно поругать, а еще важнее наградить, если он этого заслуживает.
- Так точно.
Вышли из КП на двор. Над лесом взошел месяц и посеребрил все вокруг. Мороз крепчал. Длинные тени от самолетов протянулись по взлетной полосе.
- Эх, ночка! - вздохнул Дичковский. - Кабы не снег да не мороз, сказал бы, что опять очутился под Мадридом.
- Чудесная ночь,- согласился Пшциков.- Пойдемте ужинать, товарищ генерал.
- Спасибо. Дома поужинаю.
Дичковский подошел к своему самолету, сел в кабину. Пищиков взялся за конец лопасти винта.
- Контакт!
- Есть контакт! - ответил генерал из кабины.- От винта!
- Есть от винта!
Пищиков резко дернул лопасть пропеллера и отскочил в сторону.
Мотор сразу заработал, погнал назад искристую снежную пыль.
Дичковский помахал рукой и, развернувшись, пошел на взлет. Белый "лимузин" как-то сразу растаял в лунном свете. Сухое стрекотание мотора отдалилось, потом стихло совсем. Только языки пламени из патрубков долго еще виднелись в той стороне, куда он полетел.
А Пищиков все стоял и стоял, глядя в конец стоянок. На душе было как-то тревожно.
Отвернув воротник куртки, вглядывался в синий горизонт и скорее вообразил, чем увидел, неясные очертания Даниловки. "Не надо было выпускать Кривохижа,- укорил сам себя.- Разве не видел, кто летал над аэродромом?"
Нельзя сказать, чтоб в полку не было потерь. Война есть война... Были потери да еще какие! В первый день боев на Курской дуге они на рассвете атаковали группу немецких бомбардировщиков, которая под прикрытием истребителей шла бомбить Курск. Его первая эскадрилья за пятнадцать минут упорной схватки с "фоккерами" недосчиталась целого звена. Какие летчики сгорели!
Пищиков вспомнил, как тогда, прилетев на аэродром, он вылез из кабины, упал животом на густую траву и в бессильной ярости грыз шишки дикого клевера. А через десять минут снова повел истребителей в бой.
Его группа свалила трех "мессеров", очистила небо, потом, по пути на аэродром, подожгла еще два бомбардировщика и без потерь вернулась домой. И так каждый день от темна до темна на протяжении двух недель они делали по шесть и более вылетов. И все с боями.
Были потери... Были... Но дорого платил за них враг.
А вот сегодняшний случай с Кривохижем...
Казалось, есть все основания быть довольным. Прилетел командир дивизии, никого не манежил, можно сказать, за него провел разбор боевых вылетов, похвалил летчиков, поговорил с капитаном Жуком... Что еще надо? И все же Пищиков был сам не свой. Может, устал? Нет! Совсем не то. Он корил себя за то, что не успел сам побывать в воздухе с каждым молодым летчиком, оттренировать их всех в учебных воздушных боях. По себе знал, как это важно для молодых.
Поужинав в столовой, тихий и очень усталый, Пищиков пошел домой. Шофер и ординарец Володя Крюк помог ему снять унты, меховые штаны и, подкрутив в лампе огонь, положил на стол газеты и письмо. Пищиков разорвал конверт. Выпала фотокарточка. Под сердцем потеплело, когда увидел жену с детьми. Вот его Лена. Нет, это не она. На самом деле она совсем другая! А вот это старшенькая, Рая. Ей скоро исполнится семь лет. Большие любопытные глаза, тонкая шея... Растет дочка. Скоро в школу.
Пищиков перевел взгляд на сына Митю. Долго глядел на него. Худенький вихрастый хлопчик. Широкие штанишки, валенки... Громко вздохнул. Он ни разу не видел сына. Митя родился в сорок первом, когда батька уже воевал под Вязьмой.
Прочитал письмо и опустил руки. Жена писала, что они втроем каждый день ждут от него письма. Ни на что не обижалась, не корила, ничего не просила. Хотела только, чтобы был здоров. А он понял это по-своему. Что ж, не без оснований. Немало гибнет летчиков, на всех фронтах и каждый день.
"Трудно жене одной с детьми! - думал Пищиков, неслышно ступая по белым половицам.- В свое время сорвал ее с третьего курса техникума, не дал окончить... Молодой был... Что она теперь может делать?" - И снова ходил и думал, думал... Успокаивал себя, что жена не где-нибудь, а среди своих людей,- не пропадет.