- У Мохарта,- усмехнулась Катя.
- Подтянуть. Солдата ремень греет. Забыла? Когда назад?
- Обедать буду дома.
- Ты что? Хоть бы к вечеру успела. - Старшина дал пистолет и две обоймы с патронами.- Стрелять умеешь?
- Сергей Иваныч... Я же оружейница!
- Тьфу, закружили голову! - надулся старшина.- Беру слова назад.
Старшина показал направление на Даниловку.
- Спасибо, Сергей Иваныч...
Снег был глубокий, пухлый, однако лыжи держал хорошо. Идти было легко. В ушах отдавался монотонный посвист, который успокаивал, направлял мысли в тихое русло. То там, то тут мелькали кусты, лощины, пригорки.
Широко скользя по белому полю, Катя думала, что скажет подругам, когда вернется назад.
"Скажу... Скажу, где была,- решила она.- Не буду выдумывать. Пусть знают".
С холма пошла тише, медленнее, потом совсем остановилась. Впереди был подъем. Пришлось приналечь на палки, взбираться "елочкой". На пригорке остановилась под березой, что одиноко стояла на краю леска. Белостволая, стройная, с черными крапинками. От нее повеяло чем-то близким, родным, даже сердце зашлось. Такая же березка росла у них в огороде на Случчине.
Из-за горизонта показалось солнце.
Катя поглядела на запад. В розовой дымке лежала деревня, а вокруг серебрились синие леса. Там Беларусь...
Катя откинула со лба волосы и долго вглядывалась в эту серебристую даль. Даже дышать перестала. Рукавицей смахнула набежавшую слезу, смотрела и все не могла насмотреться.
"Там и моя деревня. И мама, если жива".
Вот когда она наконец увидела родные дали. С тяжелыми боями шла к ним все эти три года.
Тронула ветку березки и спохватилась, что замешкалась. Побежала дальше.
Проскочила редкий кустарник на пологом пригорке и прямо перед собой увидела самолет. Стоял он в снегу, недалеко от дороги. Виден был винт с погнутыми лопастями, кабина, желтоватый хребет фюзеляжа, на котором ярко вырисовывался черный крест.
"Позавчерашний "фоккер",- сразу похолодело под сердцем у Кати.
Она подошла поближе к самолету. Кабина открыта. В бронеспинке чернеет дыра. Снаряд ударил сзади и, раздробив плексиглас, вырвал левый борт кабины.
Катя зашла спереди, наклонилась, чтобы поглядеть, какое на "фоккере" оружие. Черными глазками холодно блеснули вороненые стволы эрликоновских пушек, торчавших из-под капота. Хотела сесть в кабину, проверить гашетку, прицел, однако, глянув левее самолета, быстро сунула руку в карман и стиснула рукоятку пистолета. На снегу, раскинув руки, лежал летчик. Меховая куртка расстегнута. Лицо отсвечивало ярким малиновым цветом.
Катя не боялась мертвецов. За войну всего нагляделась... Подошла поближе и увидела остекленелые глаза немца. Багровая струйка застыла на щеке.
"Разлетался очень, - подумала она. - Не будет так, как ты хотел. Не будет! Лежи теперь на морозе!"
Катя первый раз увидела немца, убитого снарядом из пушки, которую она ставила на самолет, пристреливала ее в тире, чистила. И, как человек, который сделал тяжелую, но нужную работу, еще раз с удовлетворением поглядела на самолет, на убитого немецкого летчика и двинулась дальше.
Переходя дорогу, подумала, что как раз над этими холмами позавчера перед обедом "фоккер" атаковал наши самолеты. В то время она устанавливала пушку на сорок седьмую машину, и все валилось у нее из рук, тоскливо сжималось сердце. Тогда она тихо спрашивала себя: "Что случилось?"
Иван в этот час был в воздухе. Значит, сердце чуяло недоброе.
Через полчаса Катя была в Даниловке. Возле крайнего дома на тропинке увидела санитарку, спросила, где лежит летчик, которого два дня назад положили на лечение. Санитарка вызвалась показать, подождала, пока Катя снимет лыжи, и повела ее в хату. Впустила в палату, тихонько закрыла за нею дверь.
Катя удивилась, что в палате никого нет. Пять коек аккуратно застланы белыми простынями. Заглянув за печку, заметила, что там возле окна кто-то лежит. Лица не видно - закрыто газетой. Сдерживая дыхание, на цыпочках сделала несколько шагов и только тогда за газетой увидела русые волосы Кривохижа. Не помнит, как очутилась возле него.
Газета зашуршала, полетела на пол.
- Катя?!
Голос Кривохижа был прежним, родным. Какое-то время она смотрела на его лицо, а потом упала ему на грудь.
- Иван... - шептала. - Иван...
Подняла голову. Хотела заглянуть ему в глаза, но навернулись слезы. Она заплакала, как маленькая. Кривохиж тряхнул ее за плечи.
- Катя, успокойся! Прошу тебя... Успокойся. Снимай шинель.
Катя разделась, а он вскочил, накинул на себя госпитальный халат.