Пищиков знал, что Дичковский еще молодым лейтенантом был в Испании. Потом воевал на Халхин-Голе. Когда началась Отечественная, их полк стоял в лагерях под Пружанами. Дичковский тогда командовал эскадрильей. На рассвете двадцать второго июня прибежал он на аэродром из деревни, когда немцы уже отбомбили стоянки и взлетную полосу. Кругом все горело и трещало. Он нашел свой чудом уцелевший самолет, взлетел по краю полосы. За ним спешил его ведомый. Вдвоем атаковали новую группу бомбардировщиков, которая пришла повторно бомбить аэродром. Сбили пять "юнкерсов", остальных разогнали. Потом Дичковский командовал полком, был заместителем командира дивизии. И все время летал. Да и теперь он частенько ходил за линию фронта. Летчики любили его, как ученики любят хорошего учителя.
Сегодня же Пищиков стоял на КП и думал, что же такое с ним, Пищиковым, случилось, что не хотелось ему показываться на глаза Дичковскому.
- Товарищ подполковник,- сказал оперативный дежурный.- Генерал прилетел. Разрешите мне или сами пойдете встречать?
- А-а... - протянул Пищиков.- Сам пойду. Сам.
Встретив генерала на краю взлетной полосы, которая от мороза просто звенела под ногами, доложил, чем занимался полк. Ничего не утаил, рассказал обо всем. И подробно.
Дичковский был хмурым. Видно было, что он устал. Только светлые глаза теплились участием.
Генерал не собирался никого наказывать за сбитый над Даниловкой Кривохижев самолет. Просто залетел на несколько минут: хотел повидаться с командиром полка. Если не подбодрить, то хоть молча постоять с ним. Когда же услыхал, что звено Степанова в последнем вылете сбило три немецких самолета, развел руками.
- Пищиков, я этого не знал, когда был в штабе армии.
- Не успели послать донесение.
- Вот это командир звена! - сказал генерал.- В полдень своего ведомого потерял, а тут, пожалуйста, три самолета сбил!
- Война, товарищ генерал...
- И на войне не каждому так везет, как твоему Степанову. Человек истребителем родился. Вот что! - Дичковский оглянулся.- После этого напрасно Михаль меня вызывал.
Командиры корпусов, дивизий, полков, за глаза называли Михалем командующего армии. Это был заслуженный в авиации человек, известный в свое время личными рекордами и беспосадочными полетами на дальние расстояния. Однако бывалые боевые командиры весьма снисходительно выслушивали его рассуждения по новейшей тактике истребительной авиации, понимая, что даже теперь, в сорок четвертом, он живет довоенными представлениями.
- Рассказывал он мне о действиях истребительной авиации союзников в Африке. Как будто я не читал бюллетеня. Потом уже заговорил о Кривохиже. Допытывался, кто поднял Степанова в воздух. Я все взял на себя.
- Напрасно.
- Если бы знал, что ты дал разрешение Степанову, наверное, вызвал бы к себе.
- А пусть бы вызвал. Интересно было бы поговорить.
- Да-а? Если хочется - могу устроить встречу,- оживился генерал.- Идем на КП...
Дичковский был высокого роста, плечистый. В рыжих унтах, аккуратном черном меховом костюме. Ходил размеренно, твердо.
- Говорят, у Михаля рысаки завелись. Гарцует каждый день... - осторожно спросил Пищиков.
- Да. Сам видел. Два. Породистые...
- Почему два?
- А это уж... Летел к тебе и сам об этом думал. На своем веку, слава богу, много видел всяких одержимых людей. И у нас, и за границей... Разных видел. Но чтобы летчик занимался конным спортом... Да где? На фронте? Откуда все это? Сам рабочий, батька рабочий... Не завидую командарму, если об этом узнает Сталин...
На командном пункте зашли в небольшой уютный класс. Дичковский снял шлемофон, куртку. Остался в кителе с полевыми погонами и в меховых брюках, забранных в унты. На груди блеснула золотая звезда Героя, ниже - четыре ордена Ленина.